Беседа Н.Д. Спириной с сотрудниками СибРО 1 апреля 1999 г.

Н.Д. Спирина: Значение нашего Музея мы оценить ещё не можем как следует, но, по предчувствиям, он будет играть огромную роль. Это будет концентрация и лучших произведений искусства, и людей будущего века, которые смогут осуществлять то, что нам заповедано в Новой Эпохе. Наступает новая, шестая раса. Из кого она будет состоять? Она же нам с неба не свалится. Мы должны быть зёрнами, зародышами этой шестой расы, мы и наши дети. Мы знаем нескольких ребят, и у меня такое впечатление, что они взрослее нас, настолько они всё понимают. Поэтому все наши усилия должны быть направлены на окончание строительства Музея, на его оборудование. И вы увидите, какая там начнётся деятельность. Мы уже планируем слайд-программы, которые в музее могут идти целый день, там будут великолепные залы для показа слайдов. 

Сейчас на планете острейшая ситуация — переполюсование. Сколько лет я занимаюсь Учением, с 1941 года, — не было такой ситуации, я никогда не была в таком напряжении, в котором нахожусь сейчас. Этого никогда не было. И, я уверена, вы тоже испытываете напряжение. Казалось бы, с годами я должна ослабевать, а я будто всё молодею и крепну, именно благодаря этим токам. 

«Каждое молодое сердце трепещет предчувствием новых форм. В эти моменты каждая новая форма, хотя бы несовершенная, ценнее полированной старой» (Листы Сада Мории. Озарение. 3–V–16). Хотелось бы поговорить о новых формах. Люди пытаются делать что-то новое, но форма ещё несовершенна. Когда мы начали строить музей, разве мы знали, как это делается, настолько нелогично было всё это начинать… 

С внешней точки зрения это была авантюра. Но нам всё время говорится — «дерзайте!». Дерзайте во имя эволюции, не во имя своё, не во имя выгоды. А наш музей — это эволюция. Это для будущего. Он же очень-очень надолго. И сколько он породит новых сотрудников! Ведь в музее будет атмосфера, оказавшись в которой люди уйдут уже не теми, какими они вошли. Они что-то унесут с собой и будут это осуществлять. Они могут даже сами этого не понять, но я совершенно уверена, что с ними тоже будет какая-то переполюсовка, хотя внешне, может быть, это будет незаметно.

А кто будет создавать эту атмосферу? И на какой же высоте должны быть эти люди?

Об этом надо думать. А начинатели мы, до нас никто не начинал. Сколько лет я здесь живу — никто не начинал, я была совершенно одна до 1975 года. Важен был энергетический импульс, который был у меня, а до меня у Бориса Николаевича, который приехал сюда, как и я, по Указанию. Сначала он здесь всё создавал, он же в Новосибирске целый год жил. Мы оба были направлены в Новосибирск. Нам было Указано: «Ехать. Вы там нужны».

Абрамовы приехали в Новосибирск за неделю до меня. Борис Николаевич встречал меня на вокзале, помогал вместе с Н. Качеуновым. Сначала мы жили на частных квартирах, а Борис Николаевич жил у харбинцев — в квартире семьи Качеуновых, которые тоже сюда приехали по зову сердца. 

Записи он получал всё время. Я помню квартиру, в которой они жили. Я постоянно у них бывала, они жили на первом этаже большого жилого дома. Целый год я там бывала, и он делился своими Записями.

Если бы Абрамовы смогли найти в Новосибирске квартиру, они бы не уехали, но с квартирами было трудно. Борис Николаевич подавал заявление как репатриант. По репатриации давали квартиры — мы тоже получили. Но ему сразу не удалось, а потом им предложили уехать в Венёв, и, к сожалению, они уехали. А если бы он получил здесь квартиру, как и я, он был бы тут. Вот было бы счастье!

Он не говорил, что нужно было уехать?

Это было вынужденно. Они никак не могли найти себе жильё, это была большая проблема. Когда Н.С. Хрущёв открыл границу, сюда хлынула масса народа. Все разделились и поехали — кто в Австралию, кто в Россию. Я очень благодарна Хрущёву, нам даже подъёмные дали, чтобы доехать, на расходы и на билет. Он обязал трудоустраивать приезжих, и меня сразу взяли в музыкальную школу. Хрущёв был человек доброй воли. Я не слышала, чтобы он кого-то репрессировал. Он был человек вспыльчивый, но ничего плохого ни для России, ни для нас он не сделал. 

В книге «Озарении» (3–V–16) сказано: «Каждый позванный получает всю чашу. Если он не примет вестника, он получит часть суждённого. Если ему не вместить этой части, ему будет дана частица разделённая — так каждый отмерит. Надо сказать избравшим частицу разделённую: самомалые, по привычке легкомыслия изгнали вы себя из сада! Чуйте, как легко было принять вестника чаши. Вместе с ним посадили бы малое дерево великой свободы. Как тяжко заглядывать теперь в глаза прохожих, искать к вам постучавшегося. Лёгкое сегодня завтра недоступно. Потому окружитесь всею зоркостью. Указ можно повторить, но нельзя глаза насильно открыть. Спящий пусть спит! Но можно ли спать при сверкании неба и колебании всей земли?!»

Вот вам и переполюсование. Можно ли спать? А потом те, кто не принял, будут искать постучавшегося. У меня написан «Сказ о благом камне» про частицу разделённую — про то, как всё худела частица и делалась мельче и мельче, потому что нельзя было делить, и в конце концов легче было всю чашу принять, хотя вначале казалось, что это очень тяжело. Борис Николаевич всё принял, всю чашу! Поразительно, как трудно ему было по-житейски и как он принял всё, до самого конца. И какой это был пример для меня! 

Принять всю чашу — это совершенно забыть о себе?

Да, и, невзирая на свои личные трудности, продолжать делать дело, как Борис Николаевич. Уж такие у него были земные трудности, уж до того ли, казалось, ему было — делать Записи, когда и жена больная, и нужно было и печь топить, и дрова колоть, и воду носить. В Венёве они жили в совершенно неблагоустроенной избе. Я помню тот одноэтажный деревенский домик без всяких удобств, колонка была на улице, воду надо было из колонки качать и приносить. Я видела, как пилил дрова Борис Николаевич, а он уже был в возрасте. Его жена захотела иметь огород, свои овощи; они посадили большой огород на участке около их домика. В то лето (1972 г.) была такая страшная засуха, что горели торфяные болота в Тульской области. И Борису Николаевичу, чтобы этот огород сохранить, приходилось носить из колонки по 40 вёдер воды в день. В результате с ним случился сердечный приступ, и в ту же ночь он ушёл. 

Вы рассказывали, что каждое лето приезжали к Б.Н. Абрамову в Венёв.

Борис Николаевич встречал меня на вокзале, грузил вещи на велосипед, и мы отправлялись в гостиницу — в Венёве была гостиница, очень хорошая для такого маленького городка, удобная, приятная. 

Да, это были самые счастливые часы в моей жизни — встречи с ним, других не было. Остальное всё было так, не моё, а это были мои счастливые часы, потому что каждый раз я так много получала. Бывало, что он давал мне переписывать что-нибудь из своих тетрадей или диктовал, или мы беседовали, а я пыталась записать что успею. У меня кое-что сохранилось в тетрадях.

1 апреля 1999 г.

Воспроизводится по изданию: Журнал «Восход», № 8 (232), Август, 2013.