Б.А. Смирнов-Русецкий,
художник
Из дневниковых записей

1978 год

15 января

Вчера вернулся из Венёва. Несмотря на некоторую усталость, ощущал чувство большой радости. И сегодня весь внутренний мир и всё внешнее окружение исполнены этим необычайным чувством, будто закончена одна из ступеней испытания и светится ласковая улыбка У. Моя комната всё больше насыщается внутренним светом и теперь уже ощутимо концентрирует духовные энергии.

Каждая поездка в Венёв, несмотря на внешнюю незначительность, несёт какой-то урок, назидание и познавание. Н.И. [Нина Ивановна Абрамова] рассказала о некоторых снах Б.Н. [Бориса Николаевича Абрамова], когда он был маленьким. Так, в одном из них в лесу он встретил старика, собирающего хворост, и стал ему помогать. И пришёл медведь, который не боялся старика. Н.К. объяснил: это давнее воспоминание о Преподобном Сергии.

Воспроизводится по изданию: «Дельфис», 2005 г., № 4. С. 44.

31 октября 1979 г.

...Ворота в Тонкий Мир открываются не часто. И теперь об этом приходится думать все чаще.

Еще в дни, когда хоронили Верочку Осетрову, мне запомнился шум моторов, как гудение Вечности. Вот под такое гудение мы проходим этот черный тоннель, чтобы выйти к свету и увидеть себя со стороны ... С тех пор эти звуки мотора – пролетает ли самолет, или они раздаются где-то на земле – связаны с Тонким Миром, с каким-то духовным напряжением, которое как бы выводит за пределы тела.

Этот звон в небе – как символ духовного устремления, взлета, напряжения. И часто я вспоминаю Венев, его просторы около пруда (с горы) и уходящие вдаль холмы, и высокое, высокое небо, откуда несется торжественный звон и гул мотора. (Недаром у Блока тоже упоминается мотор).

Какой особый смысл приобрел Венев в связи с Б.Н.* По-прежнему каждая поездка туда – это не только встречи с Ниной Ив.**, но и с ним; это особый отчет самому себе о прожитом, обо всем хорошем и плохом в жизни.

*Борис Николаевич Абрамов.

** Нина Ивановна – супруга Б.Н. Абрамова.

2 сентября 1989 г.

В молодые годы обращение к Учителю всегда было огромной духовной помощью, наполняло жизнь. И позднее, когда было показано явление Преподобного Сергия, который как-то перешел в Учителя М., и многочисленные образы Учителя, получаемые во сне, – все это служило укреплением.

А сейчас, помогая людям, я остаюсь таким одиноким, каким никогда ранее не был. Только образ спасителя, мною написанный, служит прибежищем и утешением...

Исчезла ли связь с Учителем?

Была надежда на воплощение Н.К.*, на новую встречу с Ним. Как много говорили мы об этом с Борисом Николаевичем!

Но сейчас приходится думать, что Он еще не пришел, и те ожидания были напрасны...

И остается творческая работа, в нужности которой, у меня мало сомнений. Многим людям она приносит радость и, вдобавок, теперь кормит нас. И все же эти вечерние, трогательно-ясные часы наступающей осени приносят неведомую, но такую глубокую печаль...

* Николай Константинович Рерих.

6 ноября 1990 г.

…Удивительно, как много в эмиграции было людей, сохранивших в сердце своем подлинную Россию, ту «русскость», которая в «советском человеке» постепенно полностью исчезла.

Культура, язык, поведение, весь духовный облик таких людей как Юрий Николаевич или Борис Николаевич Абрамов и др., вернувшиеся из эмиграции – как они противоположны всему строю советского общества!

17 августа 1992 г.

Осташков

Первые впечатления от Осташкова – тишина, маленькие домики, часто одно-двухэтажные с мезонинами, длинные асфальтированные улицы со старыми деревьями, типичная русская провинция.

У моей хозяйки — хороший деревянный дом, много пустых комнат, очень чисто и уютно (но мало мебели). Ворота постоянно закрыты, она живет как в крепости и мало выходит из дома.

У меня небольшая комната (около 10 кв. м.) с окном в садик соседнего дома. Полная тишина днем и ночью, прекрасный воздух.

Чем-то это напоминает мне первые выезды в провинцию — жизнь в Петропавловске и позже в 1925 в Костроме. Единение и какая-то тихая грусть.

Рядом течет провинциальная жизнь со своими интересами, трудностями и малыми радостями. В этой жизни я всего лишь «гость случайный» и слиться с ней не могу. Так жил и Борис Николаевич в Веневе, в далеких мечтаниях о времени, когда Н.К. придет и все будет иным.

Он ушел, не дождавшись времени перестройки, не пережив радостей и трудностей этого времени. И я сейчас в городке, который очень похож на Венев, но более поэтичен.

И невольно размышляю о том же: когда настанет иная жизнь? Но для меня ясно: многие положительные перемены произошли, но далеко еще до преобразования общества и все язвы, оставленные в культуре, в духовной жизни, в сознании людей эпохой партократии, еще не скоро заживут.

Мне не придется увидеть «иную жизнь»; но ростки нового в сознании некоторых молодых уже проявляются, это конечно радует.