Борис Николаевич Абрамов. Творчество

Рассказы и стихотворения написаны Б.Н. Абрамовым в 1940-50-е годы. Часть из них была опубликована в альманахе "Феникс" (г. Аделаида, Австралия) и в газете "Перед Восходом" (г. Новосибирск). Хранятся в архиве О.А. Копецкой.

    В сущности говоря, её положение было совершенно безвыходным. Но что же было делать и как поступить? Маленькая сестрёнка и брат, и тяжело заболевшая мать. Нужно кормить, и поить, и лечить, а денег нет. Контора, единственный источник заработка, закрылась как-то сразу, неожиданно. Обегала весь городок – работы нет. Что делать? Денег взять негде. Нужно ехать, скорей ехать в ближайший большой город. Может быть, там можно найти что-то. Но говорят, что и там ходят толпы безработных, лопаются банки, закрываются магазины, и люди рыщут в поисках куска хлеба. Всё, что дала контора, – это билет второго класса. И вот теперь она едет в большой город искать работу. А дома ждут больная мать и голодные ребята. Ждут. Соседка обещала кормить их три дня. Она тоже ждет денег.
    Тяжело. Но почему всё-таки жизнь так трудна? Вспомнила всю свою двадцатилетнюю жизнь. Двадцать лет! И всё время, как помнит себя, нужда, – упорная, безрадостная. А потом труд, труд, работа и нужда, и больше ничего.
    Вот умер отец, и забота легла на её молодые плечи. Бегала по урокам, как-то зарабатывала, помогала матери. Вот уж три года служит в конторе, вернее, служила. Контора... С утра до вечера однообразная, унылая, скучная работа, и к тому же утомительная до крайности. Было трудно, трудно сверх сил человеческих. И за всю жизнь не было ни одного радостного дня, ни одной улыбки. Это у неё. А у других? Ведь где-то живут люди по-иному, ездят за город, имеют отдых, видят природу, читают книги, ходят в театры, кино... А у неё работа, работа, работа... И в конторе, и дома, до одури, до отупения... Особенно тяжело стало после смерти отца, ибо мать была человеком, сломленным жизнью, и она, тогда ещё пятнадцатилетняя девочка, сделалась главой и опорой всей семьи. Одна за всех. Одна. Где же выход?

    Равномерно стучат колёса вагона, словно твердят: так было, так будет, так было, так будет, так было, так будет.
    Мимо окна вагона проносились пейзажи, а она смотрела сквозь стекло скорбными, ничего не видящими глазами. На душе было тяжело. Хорошо хоть в купе никого нет, и вагон почти пуст. Так хочется побыть спокойно, одной, без людей. Устало закрыла глаза и задремала. Но как хорошо, что нет людей и можно тут в вагоне отдохнуть хоть эти минуты.
    Но что такое? Неожиданно постучали. Дверь купе открылась. Вошёл человек очень высокого роста и, не говоря ни слова, сел напротив. Прошло некоторое время. Вошедший молчал. А она продолжала сидеть, закрыв глаза. Сколько так прошло времени, она не знала, но вдруг почувствовала, что в ней самой и вокруг неё всё как-то просветлело, что всё её существо наполняет какая-то теплота, которая, идя от сердца, разливается по всему телу. Ощущение было совершенно необычное. Оно властно наполнило всё её существо. Но что это? Почему такая радость? Откуда? Почему вдруг ей стало так легко и радостно? Она, озябшая от холода жизни, она, никогда не знавшая радости, первый раз за всю свою двадцатилетнюю жизнь испытывала нечто подобное.
    А чувство радости всё усиливалось и усиливалось. Она открыла глаза. Незнакомец сидел напротив, прямо и неподвижно, как изваяние, и смотрел на неё. Взглянув в его глаза, она уже не могла оторвать своих глаз от его. Она вдруг почувствовала, что эти глаза смотрят внутрь её души, видят всю её насквозь, всё её существо, все сокровеннейшие закоулки её мыслей, что для него она – открытая книга. И в то же самое время ей казалось, что из этих загадочных глаз струятся лучи и льется в неё какая-то необыкновенная сила, несущая с собой и любовь, и ласку, и мир, и радость. Глаза были огромные, сильные, словно излучающие могучую, непонятную силу. А лицо! Какое это было лицо! Не молодое и не старое, но прекрасное и мужественное, поражающее чистотой своих очертаний, неподвижное в своём величавом спокойствии, словно высеченное из мрамора. Неподвижное, застывшее лицо и жизнь, яркая, могучая жизнь, сосредоточенная вся в глазах. Жизнь того невидимого мира, чудесного и далёкого. Вся жизнь в глазах, глубоких, бездонных, как глубины звёздного неба. Но страннее всего было то, что это лицо казалось каким-то необычайно близким и знакомым, как бы давно, давно известным, но непонятно, непостижимо забытым. Да, да, и лицо, и глаза, и ощущение этого необычного счастья и радости, граничащей с восторгом.
    Ей казалось, что она в яркий солнечный день вошла в цветущий сад, наполненный ароматом распускающихся растении и пением птиц.
    И вдруг незнакомец заговорил. И сразу же, при звуке его мелодичного, властного голоса и он сам, и слова его показались ей простыми и естественными, как будто всё должно было быть так, а не иначе. "Дитя моё, – сказал он, – тебе тяжело. Знаю, потому и говорю. Не горюй, не тревожься ни о чём, не бойся ничего. Тяжкая полоса твоей жизни закончилась. Впереди тебя ждут счастье и радость. Забудь прошлое, оно сожжено для тебя. В городе, куда едешь, встретишь человека, скоро встретишь, – которого устам времени я заповедал принести на путь твой. В нём твоё всё. Помни это, не пройди мимо. Упущенное не возвращается. И вот, возьми на память и всю твою остальную жизнь храни, как самое ценное и высочайшее, что когда-либо имела, имеешь или будешь иметь". Незнакомец вынул небольшую шкатулочку из слоновой кости, тончайшей резьбы и редкой, странной формы. "Ты думаешь – случайность, чудо, – ответил он на её немой вопрос. – Нет, ни случайностей, ни чудес не бывает. Просто есть то, что ты знаешь, и то, чего ты не знаешь и не можешь ещё знать на данной ступени твоего сознания. Но ты сможешь познать, если захочешь. Запомни: сможешь познать, если захочешь!"
    Радость, наполнявшая её сердце, зазвучала ещё сильней. Она властно захватила её всю. В изнеможении от полноты счастья она закрыла глаза. Голова устало склонилась. Поезд продолжал двигаться. Колёса выстукивали свой ритм.
    Сколько времени пробыла она в состоянии сна, она вряд ли смогла бы сказать. Но вдруг почувствовала прикосновение к плечу. Оно становилось всё сильнее и сильнее. Кто-то настойчиво теребил её за плечо. Ей так не хотелось просыпаться. Открыла глаза: "Ваш билет", – перед ней стоял контролёр. Достала из бокового кармашка билет, показала контролёру – вышел. Она с удивлением огляделась кругом. Купе было пусто. Внезапно в её сознании, как яркая зарница, вспыхнуло воспоминание о сне. Сон... но какой яркий, живой. Сон... увы!.. это был только сон.
    Вся эта радость, это счастье, эта лёгкость, когда с сознания свалилась вся тяжесть, эти странные надежды, озарившие будущее, и ощущение какой-то необычайной свободы, всё это – сон, только сон, мираж... А впереди опять нужда, опять беспросветность, опять непосильная борьба за существование, без единого луча света. А колёса, будто подтверждая это, неумолимо выстукивали: так было, так будет, так было, так будет, так было, так будет. Только сон... но какой яркий, какой реальный, словно всё это было наяву. Она помнила все детали, каждое слово. Лицо незнакомца, величавое и прекрасное, как живое стояло перед ней. В ушах звучал его голос. Неужели только сон? Неужели бывают такие сны? Неужели всего лишь только сон? Сон...
    Две крупные слезы скатились по щекам. Нет, нет! Скорее достать платок, чтобы люди не заметили этих слёз. Вдруг кто-нибудь войдёт. Она не плакала никогда в жизни, и никто никогда не увидит ни одной её слезы.
    Поспешно она схватила сумочку и открыла её, чтобы достать платок. Но что это такое? Шкатулочка? Из слоновой кости? Да, да, та самая, с тончайшим рисунком необычайной резьбы, та самая, которую она видела во сне. С бьющимся сердцем, дрожащими руками она открыла её. В шкатулочке лежал лист бумаги, на нём было написано чётким, красивым почерком: "Есть то, что ты знаешь, и есть то, чего ты не знаешь и не понимаешь. Но запомни: надо устремиться, чтобы познать. Сможешь познать, если захочешь. Но надо уметь захотеть. Случайностей не бывает. Кольцо носи как знак доверия и избрания, и никогда не забывай того, что имеешь. Всё то, что сказал, то и будет. Не бойся ничего, не тревожься ни о чём. Верь". На дне шкатулочки лежали кольцо и медальон. В нём было изображение незнакомца. То же прекрасное лицо, с теми же необыкновенными глазами; точь-в-точь, как она видела во сне. Машинально надела кольцо. На гладком полированном камне было изображение чаши.
    "Что же это такое? – вдруг спохватилась она. – Я схожу с ума! Что же это было? Сон? Действительность?" Она вскочила со своего сиденья и стала смотреть в угол, где сидел незнакомец. Чехол дивана был тщательно выглажен, видимо, только что из прачечной, сохранились все складочки. Свежевыглаженный, он лежал совершенно не тронутым. Она снова взглянула на кольцо. Но всё-таки, как же это всё случилось? Ведь таких снов не бывает, ведь она видела и слышала! Непостижимо! Непостижимо всё, от начала до конца.
    Быстро повернувшись, она нажала кнопку звонка. Вошёл проводник: "Что угодно?" – "Скажите, пожалуйста, заходил ли кто-нибудь из пассажиров в моё купе? Я спала, и мне показалось, что кто-то входил и затем вышел на остановке". "Что вы, помилуйте, никого не было ни в вашем купе, ни во всём вагоне. Я сидел в коридоре и никого не видел, ведь это самый глухой перегон. В это время никаких пассажиров не бывает". Проводник вышел.
    Она подняла руку и долго, задумавшись, смотрела на кольцо. На камне было изображение чаши.

    В одной изумительной книге автор ее (очень большой Человек – именно Человек с большой буквы) приводит свидетельство о том, как в далёкой Монголии лама спас людей от преследователей. Лама велел им встать неподвижно в стороне от дороги, когда погоня будет их настигать. Они так и сделали. Вот преследователи поравнялись с ними. "Что это там, в стороне? – спросил один конный, – никак, люди?" "Какие там люди, это камни. Ослеп ты, что ли?" – ответил второй всадник, и они поскакали дальше.
    Сергей хорошо запомнил этот случай, и он остался совершенно спокойным, когда Гуру призвал его и дал задание, и даже тогда, когда Учитель добавил: "Помни, наши поручения всегда опасны. Поедешь в чужую далёкую страну и передашь весть о мире. Выполнишь успешно – спасёшь малый братский народ от ужасов и бедствий войны. В твоих руках – жизнь женщин, детей и стариков. Помни".
    И вот он, наконец, подъезжает к чужому незнакомому городу – конечной цели своего долгого и утомительного путешествия. Сходя на ближайшей к городу станции, чтобы перекусить, Сергей незаметно, но быстро и зорко осмотрелся. Сомнений не было, за ним следили. Недаром последние два-три дня он начал испытывать чувство какого-то неясного, неопределённого беспокойства. Итак, всё-таки выследили. Да, да, вон тот в серой шляпе, в клетчатом пальто – номер первый. А вот и другой – в кепи. Этот прошёл за ним в буфет.
    Наскоро выпив стакан кофе и съев два пирожка, Сергей вернулся в вагон и занял своё место. Серая шляпа встала у двери вагона. Кепка заняла место на площадке соседнего вагона с другой стороны. Что же делать? Один в чужой стране. Очень устал. Не спал две ночи. Сейчас город. И там схватят, не на перроне, конечно, нет, а в самом вокзале. Если бы проскользнуть в город. Там ждут друзья. Но как? Как это сделать? До города оставалось двадцать минут.
    Его стало клонить ко сну. Вспомнил слова: "В случае опасности надо опоясать себя сознанием личной неуязвимости и посылать сознание навстречу..." "Учитель, помоги", – прошептал он. И вдруг, находясь в полудремотном состоянии, он услышал слова: "Сходя с поезда, в городе, пройди в буфет. Там у входа стоит диван, между двух пальм. Встань за диваном и стой неподвижно. Нужно полное спокойствие". Он знал. Чьи это слова. Он повторил их несколько раз, чтобы выжечь в памяти. Сон как рукой сняло.
    Вот и город. Поезд остановился. Сергей быстро прошёл к зданию вокзала, протиснулся сквозь поток пассажиров. Вот он входит в буфет. У входа, слева, перед зеркальной стеной – две пальмы, между ними – диван. Подошёл к пальмам и встал за диваном, спиной к входу. В зеркале увидел себя, главный вход с перрона, ещё далее – центральный выход на площадь и две боковые двери.
    У входа с перрона появилась серая шляпа в сопровождении нескольких человек весьма специфической наружности. Двое встали у дверей, другие проследовали дальше. Скоро все входы оказались занятыми. У центрального выхода, видимо, уже стояли, так как серая шляпа что-то сказала двум личностям, там находившимся. Затем они направились прямо к нему. Вот они приближаются к дивану. Окружен со всех сторон. Все пути отрезаны, думает Сергей и, стиснув зубы, продолжает спокойно стоять и наблюдать в зеркало. Но странно, в зеркале он видит три пальмы. Да, да, три пальмы вместо двух. Но что такое? Он смотрит в зеркало широко открытыми глазами. Да, да, три пальмы, а его, Сергея, нет. В зеркале вместо себя он видит большую пальму в зелёной кадушке, как бы дополняющую собой две другие пальмы, стоящие по бокам, а его, Сергея, нет! Серая шляпа в сопровождении четверых встала у самого дивана, по другую сторону от него.
    "Он прошёл сюда, в буфет, – сказал человек в серой шляпе, – тут-то мы его и накроем. Попался, голубчик". Отдав ещё несколько распоряжений, он двинулся в буфет, остальные – за ним. Народу было много. Все столики были заняты. В зеркало Сергей видел, как они обошли весь зал, как растерянно остановились, смотря по сторонам. Серая шляпа дала резкий свисток. Человек двадцать вбежало в зал ресторана из всех дверей. Стали смотреть везде: за стойкой, под столами, в комнате буфетчика, но никого не нашли. Вот, совершенно растерявшиеся, они гурьбой направляются к выходу на перрон.

Опять остановились около его дивана. "Куда он исчез? – взволнованно повторяла серая шляпа. – Куда? Ничего не понимаю".

Сергей продолжал смотреть. Он был совершенно спокоен. В зеркале отражались три пальмы. Его, Сергея, не было. Он не видел себя. Не видели его также и преследователи, стоявшие от него в трёх шагах.

"Все наружные выходы охранялись, – продолжала серая шляпа, – он не мог пройти на площадь. Здесь его нет. Значит, он вернулся на перрон и снова сел в поезд. Все на перрон! – крикнул он, – остановить поезд! Осмотреть закоулки!" Снова свисток. Вся свора ринулась на перрон. Ушли те двое, стоявшие у наружного выхода. Путь был свободен.

Сергей глубоко вздохнул. "Спасибо, Учитель", – прошептал он. Взглянул в зеркало. Увидел две пальмы и себя, стоящего посреди. Понял: опасность миновала. Быстро двинулся к выходу, спокойно миновал двери и пересек площадь. За ним никого не было.

Свободен. Спокойно, аналитически посмотрел вглубь своего сознания. Сохранил ли спокойствие и хладнокровие? Да. Всё время? Да, всё время, ибо верил Учителю. Удивился ли? Да, но не особенно, ибо был готов ко всему. Опять вспомнил случай в Монголии. Ну, что же, те увидели камни, а его преследователи – пальму. Не всё ли равно, в какой форме выявляется мощь Учителя. Сергей знал, что поручение было опасно, и считал, что должен его выполнить, чего бы это ни стоило, и был уверен, что выполнит его. Учитель помог, ибо сила Учителя там, где развевается Знамя Мира.

    Мама, милая мама! Какой мне сегодня приснился сон, если бы ты только знала!" – воскликнула Майка, вставая с постели и собираясь в школу. "Нет, ты только послушай: красивая высокая женщина подошла ко мне. Она вся была в белоснежных одеждах, а вокруг её головы излучался свет, в руках она держала горящую лампаду. Эту лампаду она протянула мне и сказала: "Пронеси её неугасимой через всю свою жизнь!" От её рук исходил какой-то особенный аромат. Такого я никогда не ощущала. У меня сильно-сильно забилось сердце, и я приняла лампаду из её рук. Глаза её так ласково смотрели на меня, и мне казалось, что тот свет, который они излучали, входил в меня. Мне было так хорошо, хорошо. Вот и сейчас, как только вспомню о ней, мне станет так радостно, радостно, как будто бы я нашла что-то дорогое и ценное для себя".
    Немного помолчав, девочка спросила: "Мама, а там тоже есть духи? От неё так приятно пахло!" "Глупенькая моя Майка, это вовсе не духи. Женщина, которую ты видела во сне – это святая женщина. Это белая Тара, так называют таких женщин. Благодаря неустанному самосовершенствованию их дух сияет, и они стоят уже на высокой ступени духовного восхождения. Тот аромат, который ты ощутила, исходил от неё самой, как результат её духовной чистоты. Понимаешь, как прекрасный цветок излучает из себя аромат, так же и её сущность благоухает. Ты счастливая. Майка, что увидела такой сон. Будь же достойна той лампадки, которую ты получила, и не загаси её!"
    "Как ты, мама, всё у меня знаешь и всё можешь объяснить. Я непременно хочу быть такой же, как ты!" Растроганная мать обняла свою девочку и произнесла: "А я хочу, чтобы ты была лучше меня!"
    Счастливая и радостная Майка, поцеловав мать, убежала в школу. В школе даже девочки-подружки заметили её особенное состояние и спрашивали её, отчего она такая сегодня светлая, но Майка никому ничего не сказала. Своим детским сердцем она чувствовала, что это сокровенное её души, и ни с кем, кроме матери, она не поделилась.
    Мать же, проводив дочку в школу, невольно задумалась над тем, как много лет протекло с тех пор, когда она встретила в своей жизни того человека, которого впоследствии избрала своим Гуру, и сколько радости принесли ей встречи с ним. Правда, его здесь не было, но его заветы и книги, которые он ей оставил, были путеводной звездой всей её жизни. В этом была вся её жизнь. И вот теперь уже и её Майка, несмотря на свои четырнадцать лет, отмечена Судьбой, и как приятно сознавать, что и её дочь пойдёт по тому же самому Пути. Глаза матери наполнились слезами, и чувство признательности и благодарности наполнило всё её существо. Она мысленно устремилась к Тому, Чью Руку всегда чувствовала над собой, и прошептала: "Владыка, благодарю Тебя".

    Зачем? Для чего? К чему всё это? Зачем вообще жить, если наша жизнь заканчивается смертью, слепой и бессмысленной? А смерть, ведь это же конец всему, и конец ему, инженеру Новоградскому. Умрёт, и всё кончено. Нет, этого не может быть! Это было бы слишком бессмысленно и нелепо. Как может исчезнуть тот богатый, изумительно красивый и большой внутренний мир, который он ощущает в себе? Нет, нет, нет и ещё раз нет... Это невозможно. Невозможно? Но тогда как же всё-таки решить эту трудную проблему? решить её он должен, во что бы то ни стало. Должен.
    Он глубоко задумался, откинув свою красивую голову. На стене от настольной лампы обрисовался его профиль, резкий, четко очерченный. А ведь эта проблема мучает его уже несколько лет. За последнее время она так обострилась, настолько заполнила все его мысли, что он, всегда такой спокойный и уравновешенный, начал терять своё обычное равновесие и чувствовал, что если этот вопрос не разрешится как-то, то дело может кончиться плохо. Он даже начал тяготиться своей работой, – работой, которую он так любил. Недаром его считали самым талантливым и способным инженером на заводе.
    Снова задумался. Так как же всё-таки быть? Ведь вот перечитал всё по интересующему его вопросу, что смог найти, всю литературу. Ответа не было. Говорил с батюшками, с сектантами, со староверами. Не знали ничего. Повторяли чужие слова на веру, а ему нужна была не вера, а знание. Ступень слепой веры он уже давно перешагнул. Его тренированный, аналитический ум привык к строго научному мышлению, требовал точных, законченных формул, научно обоснованных, и доказательств, а не туманных умственных спекуляций. Идеализм тоже был ему не по душе. Идеальные слюни – усмехнулся он – не годятся для настоящей жизни, ибо молочные реки прокиснут, а кисельные берега неудобны для сидения. Нет, ни идеалистический, ни мистический туман не по нему. Но как хорошо, что завтра начинается его месячный отпуск. Пойдёт побродить по горам. Целый месяц один, наедине с природой. И как жаль, что с ним нет его друга, Андрея. А как хорошо было бы поговорить сейчас с ним о мучивших его вопросах. А ведь Андрей что-то знал, определенно знал и понимал, чего не знал он, инженер Новоградский. Это смутно чувствовалось во всём облике Андрея. Старый верный друг погиб где-то в горах. Андрей тоже любил природу. Ушёл с мешком за плечами и не вернулся. С тех пор его не видели. Посылали партии на розыски, но тела так и не нашли. Тяжело, тяжело перенёс он эту утрату. Эх, Андрей, Андрей! Хоть бы ты мне помог разрешить эту проблему. Но всё-таки, что же такое смерть? Вот взять, к примеру, зерно. Тысячи форм переменяют и сменяют одна другую, гибнут, а зерно, вернее, сущность, энергия, в нём заключённая, живёт, – живёт без конца, переходя из одной формы в другую, и каждый раз при переходе кристаллизуется в новом зерне. Ведь это тоже бессмертие. Значит, жизнь бессмертна? Значит, меняются лишь формы? Может быть, и моё сознание, подумал он, при каких-то условиях может сохранить и удержать свою непрерывность.
    Часы пробили одиннадцать. Пора спать. Быстро раздевшись, он лег и почти сразу же заснул. Засыпая, он пошевелил губами и прошептал уже бессознательно: "Эх, Андрей, Андрей, помоги!". Сколько времени спал, он не знал, но вдруг увидел, что сидит в своей комнате за письменным столом, а против него в кресле, в своей обычной позе, заложив ногу за ногу, сидит его друг, Андрей, и говорит: "Друже, – как он всегда обращался к нему, – ты хочешь знать, умирает ли человек при так называемой смерти. Нет, ибо ничто в природе не исчезает и не рождается вновь. Вот видишь, я умер, и я жив, говорю с тобой. Ты меня звал, тебе нужен ответ, тебе нужны доказательства? Тогда слушай внимательно и запомни. Завтра ты идёшь бродить по горам. Иди вдоль главного хребта на север. Через полтора-два дня пути выйдешь в район Лосиного Озера. Когда дойдёшь до озера, поднимись на самую высокую скалу, что расположена против его середины. С этой скалы увидишь Волчью Падь, большую долину, которая на горизонте заканчивается излучиной реки Песчанки. В створе излучины Песчанки и разбитой молнией одинокой сосны, что стоит на обрыве с версту к северу от скалы, увидишь высокий, перпендикулярный камень, похожий издали на фигуру женщины. Это – Каменная Баба. Местные жители знают её. Когда поднимешься к ней по пологому восточному склону, то увидишь у места соединения склона со скалой глубокую расселину. В ней найдёшь моё тело. Прощай, друже".
    Инженер Новоградский с удивлением глядел на своего друга. Вдруг он увидел, что весь его облик как-то сразу преобразился; как бы волна света окружила его, исчезла обычная одежда, и лишь глаза, остававшиеся неизменными, излучали яркий свет. Постепенно всё начало тускнеть и исчезло, будто рассеялось в окружающем сумраке. Инженер Новоградский с удивлением приподнялся на кровати, посмотрел кругом, потом быстро опустился на подушку и снова заснул сном здорового человека.
    Вставши утром, он тотчас же вспомнил во всех деталях свой необыкновенный сон. Что же это было такое, сон или не сон? И что всё это значит? Сон? Явь? Но ведь если это не сон, а нечто большее, если всё это правда, если его умерший друг жив и даже даёт ему указания, где найти его тело, значит, смерти нет, значит, значит... значит... своей мысли он не докончил. Скорей, скорей, скорей в путь.
    На душе было спокойно, радостно и уверенно. Быстро собравшись, он вскинул на плечо ружье, кликнул собаку и зашагал туда, на север, вдоль главного хребта. К вечеру следующего дня он считал, что уже прошёл больше ста километров. Местность стала совсем незнакомой. Неожиданно на опушке леса, за поворотом дороги, он увидел небольшую деревеньку. У околицы стоял старик и поправлял изгородь. "Отец, – сказал инженер, поздоровавшись, – не слышал ли ты, где тут находится Лосиное Озеро?" "Ну как же, сынок, не слышать, – ответил старик приветливо, – знаем такое озеро. Только лосей-то около нет, не водятся. Годов тридцать как перевелись". "А далеко оно?" "Да что же, дня два ходу, не более. А тебе что, найти его, что ли, надо? Ну, так слушай. Вон, видишь кривую ель, там у дороги? Смотри, так вот около этой ели, в лощине течёт речка. Вот по ней так и иди, всё вверх да вверх, вверх да вверх, а денька через два, если ходко пойдёшь, дойдёшь до Лосиного Озера. Речка-то из него вытекает".
    Вопрос старику и название озера инженер Новоградский произнёс ровным, спокойным голосом и так же, казалось, спокойно, без всякого волнения ждал ответа. Только рука, лежавшая на околице, так впилась в дерево, что побелели суставы, особенно в тот момент, когда старик не только сказал, что знает озеро, но и начал описывать путь к нему.
    Поблагодарив старика и вскинув ружье, он быстро зашагал в указанном направлении. Привычный к переходам, он шёл, почти не отдыхая, целый день. Переночевал на берегу речки, а к вечеру второго дня, после одного из её поворотов, между деревьями, перед ним неожиданно мелькнула зеркальная гладь воды. Это было Лосиное Озеро. Лосиное Озеро – название, впервые услышанное им от своего умершего друга. Сердце учащённо и сильно забилось. Сон стал явью. И вот это озеро тут, перед ним. Он видит его своими собственными глазами, видит так же ясно, как видел во сне, когда перед его внутренним оком четко, со всеми подробностями, как живые, проносились картины и виды тех самых мест, которые лежали перед ним во всей своей дикой, величественной красоте, но уже не в сновидении, а наяву. Видит он также и высокую седую скалу, господствующую над озером, как и в ту памятную ночь. Быстро обогнув озеро, он взобрался на скалу. Перед ним раскинулась громадная, уходящая далеко на север долина – Волчья Падь. На горизонте излучина речки мелькнула светлой, серебряной полоской. А вот и разбитая молнией сосна, а между ней и речной излучиной – огромный каменный утёс, поднимающийся перпендикулярно кверху, – Каменная Баба. Да, да, всё точно так, как это было во сне, всё точь-в-точь, как он видел в ту памятную ночь. Он дышал часто и глубоко, сердце колотилось в груди короткими, сильными ударами. Своим земным умом он всё ещё не мог осознать всей необычности того, что с ним происходило.
    Солнце закатывалось. Быстро темнело. Пришлось заночевать около озера. Едва забрезжил свет, он уже шагал на север. Наконец и Каменная Баба. По пологому склону начал взбираться. Да, всё, как было во сне, во всех подробностях. Вот кончился подъём, а вот и расселина, страшная, крутая, отвесно уходящая вниз, узкая и глубокая, тёмная – не видно дна. Приладил крепко верёвку и начал осторожно спускаться. Наконец, на дне. Темно, холодно, пронизывающе холодно. Под ногами лёд. Зажёг электрический фонарик, стал смотреть. Сделал несколько шагов, и вдруг увидел тело своего друга, лежавшее на льду. Тело сохранилось как живое. Руки были раскинуты, на виске зияла широкая рваная рана, в проломе белели косточки.
    Он глубоко вздохнул, почувствовав, что с плеч свалилась огромная, давящая тяжесть. "Спасибо, Андрей, – сказал он громко, – великое тебе спасибо, мой старый, верный друг, друг в жизни и в смерти... и в смерти, которой нет", – добавил он твёрдо, уверенно и спокойно.

    Афанасий Иванович, не Товстогуб, по Гоголю, а другой, Неверин, справлял день своего рождения. Пригласил добрых приятелей. Те пришли. Придя, выпили, закусили. Потом опять выпили. Потом опять закусили. Потом плотно и сытно пообедали. После обеда, за стаканом чая, в клубах табачного дыма, захотелось поговорить. Душа размякла. Бухгалтер Пустоцветов посмотрел на хозяина и говорит: "Хороший ты человек, Афанасий Иванович, и домик у тебя славный, и ребята хорошие, и живёшь ты хорошо, очень хорошо живёшь. Работаешь, неплохо работаешь, но главное, себя не забываешь. Здорово себя не забываешь! И всё-то у тебя есть, и всего-то у тебя много, и дом полная чаша, а вот смотрю на тебя и думаю – ну хорошо, пройдёт ещё десяток-другой лет. Умрёшь ведь, а? Как ты думаешь, дальше-то что?"
    Все посмотрели на хозяина. Он вдруг побагровел, жилы на лбу надулись. Лицо, дотоле добродушное, сразу стало сердитым. Он злобно посмотрел на бухгалтера, стукнул кулаком по столу и сказал: "Вот что, хорошие мои, ко мне милости просим, рад вас всех видеть. Ешьте и пейте, и разговоры разговаривайте, а вот уж насчёт смерти – это вы оставьте, об этом вы мне никогда не говорите. Не упоминайте о ней, проклятой, об этом и думать не хочу. Живу пока жив, а там что? Там ничего! Понимаете, ничего! И лопуха базаровского не останется. Но если хотите ко мне приходить и быть добрыми приятелями, – моё условие никогда больше о смерти со мной не говорите. О смерти знать не хочу. А пока живы, хочу жить – понятно? А ну-ка, выпьем ещё по единой!".
    "А как же тебе это, Афанасий Иванович, – сказал бухгалтер, улыбаясь, – дачку-то себе такую хорошую удалось построить? Молодец, право, молодец!" Все снова радостно и весело заговорили.

    Прошло двадцать лет. Афанасий Иванович тяжело заболел. Афанасий Иванович умирал. Умирал уже несколько дней, не приходя в сознание. И так, не приходя в сознание, умер Неверин Афанасий Иванович.
    Прошло двести лет. Выполняя нужную и неотложную задачу, Учитель и Ученик пролетали через низшие слои тонкого мира. Вдруг Учитель замедлил свой лет и остановился. Остановился и Ученик. Перед ними стояла каменная глыба странной формы, как будто смутно и отдаленно напоминая очертания человеческой фигуры. За ней виднелись другие. Много их было, странных, неподвижных, смутно похожих на людей. Ученик начал вглядываться внимательно. Ему показалось, что в глубине камня слабо мерцает небольшая, еле заметная искорка.
    "Учитель, что это такое? Почему такая странная форма у этого камня? И что такое там мерцает внутри?" Учитель внимательно устремил свой взгляд на каменного истукана, и последний как бы опоясался светящейся сферой и начал принимать более ясное очертание человеческой фигуры, которая становилась всё более чёткой и определённой. Взор Учителя был неподвижно устремлен в центр этой уже человеческой фигуры, туда, где мерцала слабая искорка. Долго и внимательно смотрел Учитель. Затем обратился к Ученику, и когда лучи его глаз перестали падать на человека, снова каменная сущность взяла верх – очертания человеческие превратились в каменную глыбу. "Учитель, что же это такое?" – спросил Ученик. И тогда Учитель рассказал ему о том, как Афанасий Иванович Неверин справлял день своего рождения, как, отрицая жизнь после смерти, печать отрицания поставил на своём будущем, и как в течение двадцати лет со дня этого отрицания никогда уже не возвращался более к этому вопросу; как мысль, утвержденная и погруженная в подсознание, создала для него каменные узы, в которых и пребывал он после своей смерти в том мире, где всё движется, где всё утверждается мыслью, где мысль царствует вечным огнем.

Царствие Божие силою берётся, и
прилагающий усилия восхищает его.
Матф. 11:12

У хижины горной, где вереск расцвёл,
Меж острых, холодных камней,
Привязанный крепко громадный орёл
Пленён у недобрых людей.

Он смотрит на дымку синеющих гор,
Зовущих, далёких, родных,
И манит его бесконечный простор
На гребнях утёсов седых.

Он башни скалистые видит в горах.
Где вечные тайны миров,
Где белые крылья пылают в лучах
Над ризой алмазных снегов.

И вдруг, распластавшись могучим крылом.
Рванулся орёл над скалой,
Забывши на миг в устремленье своём
Об узах, связавших с землёй.

Но в лёте мгновенном он силу обрёл:
Отважное сердце горит,
Всё снова и снова взлетает орёл,
Черкaя крылами гранит.

Но ринувшись кверху, он падает вновь
На острые скалы земли,
Изранено тело, и капает кровь
С его белоснежной груди,

И перья размётаны, камни в крови,
И тяжко вздымается грудь,
Как будто бы тёмные узы земли
Ему никогда не стряхнуть.

Но царственный узник не в силах стерпеть
Позорное рабство цепей,
В безмерном порыве к горам улететь
Он бьётся сильней и сильней.

Из раны струится горячая кровь,
Бесстрашен пылающий взор,
И в клочья истерзан от вечных снегов
Орла белоснежный убор.

Нет, смелое сердце земле не сломить,
В усилии страшном, немом
Он вдруг обрывает заклятую нить,
Взмахнувши огромным крылом.

И ныне свободный, ликующий царь
Пространства и вечных высот
Надземной свободы трепещущий дар
Далёким горам унесёт.

Водопада ли песнь серебристая,
Или плеск перекатной волны,
Или радость на сердце лучистая
Навевает надземные сны?

И звучит красотой несказуемой
Прикасание дальних миров,
И желаем, и ждём, и тоскуем мы
О явлении огненных слов.

Где польза, коли^* ты весь мир приобретёшь?
И славы блеск, и злато, и каменья, –
Что пользы в том, коль в духе ты умрёшь
Для мира высшего незримых уявлений.

Вот ты достиг всего, земля у ног твоих,
И почести толпы, и роскошь, и избыток,
Подобострастный лепет тех, других,^**
Познавших сладости земной хмельной напиток.

Но смерти грозный час пробьёт и для тебя,
И скован будешь ты земною шелухою,
Которая неотвратимо, как сама судьба,
Нависнет над твоей поруганной душою.

^** В музыкальном варианте – И лепет подобострастный, льстивый тех, других,...

Наша жизнь земная –
Подвиг и Голгофа,
И по ней идём мы
С тяжестью креста,
Но страданья сердца
И страданья духа
Завоюют счастье
В жизни неземной,
Завоюют радость.
К Свету устремленье
Проведёт нас узкой
Горною тропой.
На Голгофе жизни
Мы всегда хранимы
И всегда водимы
Любящей Рукой.

Елочка стройная, вечно зелёная,
Скромным нарядом горда,
Лето ли, осень, зима ли суровая, –
Ты неизменна всегда.

Елочку дальнюю, ёлочку дикую,
Хочется просто спросить:
Как равновесие, силу великую,
В жизни земной сохранить?

Из несчастий и горя
Драгоценные камни
Зарождаются в недрах
Сокровенных глубин.

И жемчужные слёзы
На планете печали
Утончение сердца
Неустанно творят.

И алмазы страданий
Зажигают на сердце
Многолиственный Лотос,
Озарённых цветок.

Так, дорогою звёздной,
Через скорби земные
И приятие Чаши
Возгорается Свет.

И сокровища мира
В накоплениях духа,
Как редчайшие камни,
Пламенея, горят.

А незримые волны
И рекорды пространства
Этот подвиг в надземных
Увенчают мирах.

На земле же Голгофа
Ожидает героев
И посланников Света
Из далёких миров.

На цветущих лугах, меж зелёных холмов,
Близ горных вершин и снегов,
Под шум водопадов, звучащих мечтой^*,
Мы замок построим с тобой...

Из белого мрамора, редких камней,
Пылающих морем огней, –
И звоны хрустальные звёздной струи
Наполнят чертоги твои.

Там птицы волшебные будут нам петь,
И звёзды сиять и гореть,
И тайны незнаемых дальних миров
Раскроют свой вечный покров.

И в замке таинственном звёздных огней,
Где нет ни оков, ни цепей,
Средь звуков и красок жизни иной
Мираж растворится земной...

Жемчужине духа нетленной моей,
Томящейся в мире теней,
Тебе воздвигаю я Замок Чудес
В бескрайнем просторе небес.

Голубые, лиловые, синие,
Золотые бывают подчас,
И всегда неожиданно милые
Постоянной заботой о нас...

Огонёчками вспыхнут мгновенными,
Или искоркой ясной блеснут,
На духовный вопрос, сокровенный,
Молчаливый ответ принесут.

То на Лике зажгутся Священном
По серебряной нити сердец,
Дабы знали, что близок в Надземном
Наш Заступник, и Друг, и Отец.

Легкокрылые стрелы пространства
Близких духом любовно хранят,
И у Матери Мира в убранстве
Не они ль огоньками горят?..

Поют дерзновенные струны,
Звучат, словно колокол дальний,
И в духе, бессмертием юном,
Огни искупленья родят.

И звоны пространственных зовов
На этой планете печальной,
Снимая завесу покровов,
Надземною тайной звучат...

В эонах времён вся планета
Рассыплется пылью кристальной,
Но духи, служители Света,
Над вечным пространством царят...

И тленные узы земные
Сгорают в огне всеначальном,
И с дальних созвездий иные
Веления в сердце горят.

Рокочут хрустальные струны
Огнем отражений астральных,
И в мире печали подлунном
Над тёмной планетой звенят...

Гудят отдалённой волною,
Вибрируя в токах спиральных,
О новых лучах над землёю,
Об огненных днях говорят.

Поют струны
(музыкальное произведение Б.Н. Абрамова)

Поют дерзновенные струны,
Звучат, словно колокол дальний,
И в духе, бессмертием юном,
Огни искупленья родят.

И звоны пространственных зовов
На этой планете печальной,
Снимая завесу покровов,
Надземною тайной звучат...

И тёмные узы земные
Сгорают в огне всеначальном,
Из дальних созвездий иные
Веления в сердце горят.

Рокочут хрустальные струны
Огнем отражений астральных,
И в мире печали подлунном
Над тёмной землёю звучат.

Гудят отдалённой волною
В огнях напряжений астральных,
О новых лучах над землёю,
Об огненных днях говорят.

Поют дерзновенные струны,
Звучат, словно колокол дальний,
И в духе, бессмертием юном,
Огни искупленья родят.

Из дали
(музыкальное произведение Б.Н. Абрамова)^*

Из дали приди… и пред Твоим… да сгинет тьма!
Как тяжко сердцу во мраке битвы.
Но устремленье сердцем слитым хранит от зла.
И луч… из башни… пронзает тьму.
И рати чёрных и злых разит.
Стенает плоть, и путь так труден.
Но в битве грозной победно чуден…
Щит. Твой щит.

^* Слова музыкального произведения Б.Н. Абрамова. См.: Абрамов Б.Н. Путь горний. Для голоса в сопровождении фортепиано. Новосибирск: Издательский центр РОССАЗИЯ СибРО, 2009. С. 42-43.

Из туманных глубин неосознанных дней,
Улетевших в забвенье веков,
Принесла ты с собою сиянье огней
И к Учению Жизни любовь.

И дорогой тернистой пойдёшь ты опять,
Вдохновляясь далёкой мечтой,
Но Учителя облик поможет понять
Восхождения путь золотой.

Промелькнут пред тобою мгновеннее снов
Лица чуждых, неблизких людей,
Но к незримому Миру и Свету любовь
Будет радостью жизни твоей.

Завершивши земное, уйдёшь ты туда,
Где не будет печали и слёз,
И где явью чудесной пылает мечта
В Мире Огненном сбывшихся грёз.

Кавказ, Алтай и Гималаи –
Вершин алмазные снега,
И крылья сотканы Алайи^**,
И видны счастья берега.

Ашрамы Братства сокровенны
Горят огнём магнитных волн,
И к ним над бездной, дерзновенно,
Стрелой несётся белый чёлн.

Над бездной грозной, неотступный,
В лучах невидимых Владык
И, как на Башне, неприступный
Безмерно близок чудный Лик.

Искатель подвига суровый
Под счастья явленным Лучом
Врата волшебной эры новой
Откроет огненным ключом.

Как утра нежный свет сгоняет ночи тень,
И пенье птиц рождает в сердце сладость,
Как солнца первый луч нам возвещает день,
И ветер с гор приносит мир и радость –

Так этих книг слова подобны пенью птиц,
Они в душе рождают песни счастья,
Горят огнями утренних зарниц
И освещают путь, как луч в ненастье.

«У Нас на весах устремление
духа прежде всего».

Когда пройдёт недлинный день земной,
Деяния предстанут пред Судьёй
И лягут на весы тяжёлой гирей.
А в оправданье принесут
Духовных устремлений крылья —
И станет, предрешая суд,
Деяний чаша легче пыли.

Когда суждённый путь к Нему открыт,
Ты не гляди на множество дорог,
Не отвлекись, чтобы сорвать цветок,
Не отклонись собрать земли дары,
Не соблазнись покоем до зари —
Чтобы пути к Вершинам не терять
И в бездну мрака не скатиться вспять.

Чудесной аркой соткан мост.
Мост между небом и землёю,
Нить между миром дальних звёзд
И человеческой душою.

Стрелу в полёте не согнуть,
Не заглушить пространства зовы,
Чудесный мост - кратчайший путь
Для восхожденья к жизни новой.

Мрачны и тесны пределы земные,
Дух задыхается в них,
Тяжкие, серые, тьмой налитые,
Ядом пороков людских.

Грезится даль беспредельная, ясная,
Звёздного света страна,
Красок сверкающих сфера прекрасная,
Родина духа моя.

Олень умирал, поражённый стрелой,
А воронов чёрные стаи
На камнях, в траве и над ближней скалой
Сидели зловеще и ждали.

Так чёрные мысли, как стаи когтей,
Свирепых, слепых и колючих,
Лишь в сердце смолкает сиянье огней –
Слетаются злобною тучей.

И эта зловещая, тёмная жуть
Над духом поникшим клубится
И ждёт, чтобы стаей в открытую грудь
И сердце когтями вонзиться.

Иначе в жизни не пройти,
                иначе нет решенья,
Путь отягчающих забот,
                борьбы и устремленья,
Лишь он один ведёт вперёд,
                лишь в нём одном спасенье.
Так утверждайте день за днём,
                среди обычных будней
Путь овладения огнем,
                путь необычно трудный,
И собирайте день за днём
                огней кристаллы в Камень,
Горящий вечности огнем,
                и вечной жизни пламень.
Преодолев себя в себе,
                стремится победитель
Навстречу огненной судьбе,
                где ждет его Учитель.
Одна победа за другой,
                и мысли о победе,
Но лишь победа над собой
                нужней всего на свете.
Благословим же день и час
                тягчайших нагружений,
Ведущих непреложно нас
                к вершинам достижений.
Кристаллы вечные огней
                накапливаем в чаше,
Сокровищ всех они ценней –
                всё прочее не наше.
И собирая, как пчела,
                плод опыта и знаний,
Не пожалеем, что прошла
                вся жизнь в огнях дерзаний,
Но дерзновенному пути
                к бессмертию открыты;
Их без Владыки не найти...
                людьми они забыты.
Сокровище в груди горит
                бессмертия огнями,
Волшебный Камень – Света щит –
                из жизни в жизнь он с нами.

Н.К. Рерих. Сергий Строитель (1925)
Международный Центр-Музей им. Н.К. Рериха. Москва, Россия

Наш жизненный путь – тернистый.
Бегут чередой года,
Но мудрый, простой и чистый
Твой Образ храним всегда.

Когда от труда, заботы
Почувствуем боль в плечах,
Мы вспомним, как Сам работал
И храм воздвигал в лесах.

Когда ужаснёмся дикой
И злобной душе людей –
Мы вспомним, как Сам Великий
Был другом лесных зверей.

Когда устаём от битвы,
Сомненьем полны, тоской,
Мы вспомним, как Сам с молитвой
Людей посылал на бой.

Как луч, как маяк ведущий
Нам Имя Твоё в пути,
И встретим Тебя, Зовущий,
У врат, что должны найти.

Нитью сердец Гур-отец
Близок за гранью земли.
Строг и суров, сильный, без слов,
Вместе давно уже шли.
Твой навсегда, но берега
Счастья за грозной стеной.
Трудным путем крепко идем
К башням твердыни с тобой.

Ночью ненастною путники дальние
К отчему дому спешат,
Пропасти страшные, камни обвалами
Им ежечасно грозят.

Но уже виден далёко мерцающий
Отчего дома огонь,
Ночи безрадостной сумрак пронзающий.
Путникам жданным зажжён.

Птица залётная
(музыкальное произведение Б.Н. Абрамова)^*

Птица залётная нежною ласкою
Счастья задела крылом.
И мимолётною песнею-сказкою
Спела о Мире Ином.

Путь горний
(музыкальное произведение Б.Н. Абрамова)^*

К Нему ведёт лишь верхний путь.
И низом не дойти!
Узка тропинка, не свернуть,
Иного нет пути.

Направо пропасть, слева^**
Скал нависших крутизна,
А позади гремит обвал
Над пропастью без дна,
без дна, без дна, без дна.

Вперёд, вперёд, вперёд,
вперёд, вперёд!
К Владыке с гор ведёт
заветный путь,
Лишь тем открытый с давних пор,
Чью волю не согнуть,
не согнуть, не согнуть.

Земные тёмные тона
Далёко позади
И красок радужных волна
Сверкает впереди.

А на вершине, где конец,
Сияет чудный свет,
Как символ жизни и венец
Одержанных побед,
побед, побед, побед, побед!

^* См.: Абрамов Б.Н. Путь горний. Для голоса в сопровождении фортепиано. Новосибирск: Издательский центр РОССАЗИЯ СибРО, 2009.
^** В другом варианте – налево.

Путями лунными
Скользящих призраков,
                Угрюмо странных и немых,
                Дух угашается
                Отравой мутною
                Теней изменчивых земных.

Тропою солнечной,
Стезёй сверкающей
                И счастья брызжущей струей.
                Искристой радостью,
                Огнем дерзания
                Дух восхищает мир иной.

В душе горит неизреченный Свет,
Она поёт, как солнечная песня,
Она звучит, как солнечный привет,
И говорит, что здесь ей стало тесно,

Что на земле она в гостях пока
И здесь не может долго оставаться,
Что далеко вверху, в прозрачных облаках,
Там дом её и с ним нельзя расстаться.

И вспоминая свой далёкий дом,
Здесь, на земле, душа в тоске томится
И, устремлённая, в горенье неземном,
С Отцом своим спешит соединиться.

Устремлённое сердце горит,
Устремлённое сердце водимо;
Пламенеет невидимый щит,
И лучи охраняют незримо.

Под волною житейских невзгод
Беспокойного моря людского
Устремленьем на дальний полёт
Вдохновляет беззвучное Слово.

И касание светлой стрелы,
Прилетевшей из огненной дали,
Утишает страданья земли
И смиряет мирские печали.

А над миром трёхмерным теней
Суетливой и призрачной жизни
Светоявлена мощью огней
Беспредельность Надземной Отчизны

И могучий невидимый Щит
Охраняет пути неземные...
И трепещет сердечная нить,
И пылают огни голубые.

Сердце у каждого есть,
Сердце ведь может процвесть.
Лотос – цветок огневой –
В нём расцветает порой.

Свет сокровенных огней
В сумерках суетных дней,
Дух устремляя вперёд,
Сердце на подвиг зовёт.

И с беспредельностью нить
Может лишь сердце хранить
Связью надземных огней
С огненной силой своей.

Ярче свет впереди,
Когда сумрачней тень –
Каждый камень в пути
Только к Свету ступень.

Много тяжких часов,
Много страшных минут,
Много, много врагов
Каждый шаг стерегут.

Но, – "И это пройдёт", –
Так сказал Соломон,
И покроет всё лёт
Быстрокрылых времён.

Среди тяжких забот,
Среди грозных тревог,
Всё земное умрёт,
Отцветёт, как цветок.

Но останется жить,
Как дыхание роз,
Сребротканная нить
В беспредельности звёзд.

Для любви, красоты и мечты
В этом мире живём мы теперь,
Чтоб найти, распахнуть и войти
В Сад Прекрасный ведущую дверь.

Чтобы сердце сумело понять
Всю великую благость Творца,
Чтоб душа захотела отдать
Жизни вечной себя до конца.

Холм
(музыкальное произведение Б.Н. Абрамова)^*

Н.К. Рерих. Сам вышел 1922 г.
Международный Центр-Музей имени Н.К. Рериха (Москва)

Холм и часовенка древняя,
Сам вышел встретить двоих.
Близких, родных и любимых
В тысячелетьях глухих.

В утлом судёнышке жизни
Снова приплыли они.
Снова служенью Отчизне
Отдали жизни свои.

Через века непреложно
Вместе пройдут до конца.
В подвиге жизненном сложном,
В подвиге сложном к Свету Отца.
В подвиге к Свету Отца.

^* См.: Абрамов Б.Н. Путь горний. Для голоса в сопровождении фортепиано. Новосибирск: Издательский центр РОССАЗИЯ СибРО, 2009.

Чертя крылом на утра грань,
Боец с мечом спешит на брань.
И радость в нём сверканьем искр
Бурлит ключом, он весь лучист.

Бронёй закрыт от страшных сеч,
И крепок щит, и блещет меч.
Он сердцем смел,
Его колчан для светлых стрел.

Набата звон, дрожит земля,
Грохочет гром, нависла мгла.
И рати зла встают волной,
Скрежещет тьма. Рванулись в бой!

Рокочет гром, земля в огне,
И грозен он в грядущем дне.
Но светлых сил бесстрашен строй.
Звучит призыв: на бой! на бой!
Сошлись в упор, и лишь хранит
С Гор мощный щит.

Разрывов треск огнём звенит,
Бьёт молний блеск, врага разит.
Сверкнёт порой разящий Луч
Во тьме седой нависших туч.
Набухла тьма, грохочет гром,
В огне земля – пожар кругом.

Чертя крылом
(музыкальное произведение Б.Н. Абрамова)^*

Бронёй закрыт от страшных сеч,
И крепок щит, и блещет меч.
Он сердцем смел, Его колчан
для светлых стрел Владыкой дан,
Владыкой дан, Владыкой дан.

Рокочет гром, земля в огне,
И грозен он в грядущем дне.
Но светлых сил бесстрашен строй.
Звучит призыв: на бой! на бой!
Сошлись в упор, и лишь хранит
Владыки с Гор могучий щит.

Разрывов треск огнём звенит,
Бьёт молний блеск, врага разит.
Сверкнёт порой разящий Луч
Во тьме седой нависших туч.
Набухла тьма, грохочет гром,
В огне земля — пожар кругом.

* См.: Абрамов Б.Н. Путь горний. Для голоса в сопровождении фортепиано. Новосибирск: Издательский центр РОССАЗИЯ СибРО, 2009.