Письма Н.К. Рериха к И.Э. Грабарю (1938-1947)
1
1 августа 1938
Дорогой Игорь,
Недавно мы вспоминали старые времена. Е.И. хорошо поминала Твой приезд вместе с В.М. — она ей очень понравилась, и мы всегда жалели, что разные города и расстояния мешали частым встречам. Не успели мы помянуть Вас дружеским словом, как получаем Твою интереснейшую книгу1. Все мы, и Е.И., и Юрий, и Святослав, прочли ее со всем вниманием. Ярко написано и очень хороши воспроизведения. Помнишь, как в былое время Тебя называли Вазари. В книге Ты спрашиваешь, почему Ты слышал от меня об Абиссинии, а мы затем поехали на Восток. Дело очень просто. Когда я виделся с Тобою в Москве, действительно предполагалась поездка в Эфиопию, а из Москвы мы поехали на Алтай2, ибо Е.И. при ее слабом сердце не выносит летнюю жару.
Уже во время Алтая выяснилось, что в Абиссинию нам не попасть, и это очень жаль,— там фольклор и древен и многообразен. Ты пишешь, что слышал о какой-то моей книге с описанием фантастической пещеры. Интересно бы знать, откуда истекла такая легенда. Я такой своей книги не читал. И еще одно недоумение: Ты говоришь о том, что мои картины предлагались в музей СССР и не были приняты. Скажи мне, пожалуйста, происхождение и этой легенды — о ней я также ничего не слыхал. Вообще в мире бродят такие любопытнейшие мифы, и никогда не знаешь, где именно и с какой целью они зародились. Мне приходилось слышать такие небылицы, что прямо диву даешься. Когда встретимся, а я в это верю, могу рассказать Тебе многое любопытное. Слыхал ли Ты, что умер А.Е. Яковлев3. Редеет наше поколение. Уже нет Кустодиева, Дягилева, Чехонина, Браза, а теперь еще ушел и Яковлев. Так мы и не знаем, отчего, собственно, он умер. Говорили о какой-то операции, о предполагаемом раке, но ясно одно, что смерть произошла после операции. Бенуа и Добужинский очень хорошо о нем писали4. Глаз добрый всегда нужен и особенно доходчив до сердца. Ты пишешь, что Серов очень не любил меня, спрашивается, зачем же он тогда бывал у нас. При прямоте его характера такая двойственность меня удивила бы, тем более, что с нашей стороны к нему было всегда самое лучшее отношение5. Хотелось бы иметь Твою весточку. Мы по обыкновению все время все за работою. Е.И., несмотря на слабое сердце (здесь и докторов-то нет), очень много пишет и перевела большие книги. Юрий сейчас работает над «Историей Средней Азии», а Святослав развернулся в очень яркого и сильного художника. Я все время пишу новые картины, пишу и книжно. Имеем письма от Бенуа — пусть группа нашего поколения держится тесно и дружественно. Е.И. и все мы шлем В.М. и Тебе и всей Твоей семье (портрет дочери Твоей видели6) наши сердечные приветы и всегда будем рады иметь Твою весточку.
Искренно
Н. Рерих
2
26 июля 19447
Дорогой Игорь,
Рады были мы получить Твою добрую апрельскую весть. Шла она кружно через вашингтонское посольство, через нашу АРКА и, наконец, долетела в Индию в наш горный Нагар. А в Индии мы причалили уже двадцать лет тому исполнилось. Конечно, письмо Твое, о котором Ты поминаешь, не дошло — вообще многое теряется. Ты пишешь о приезде нашем. Думается, сейчас должны собраться все культурные силы, чтобы приобщиться к общей восстановительной работе после всех зверских немецких разрушений. И мы все четверо готовы потрудиться для блага Родины. Сношений мы не прерывали, каждый в своей области. Так и скажи друзьям художникам. За это время много чего наработано и изучено. В Индии, кроме моих гималайских картин, останутся и русские картины: «Александр Невский», «Ярослав Мудрый», «Новая Земля», «И открываем», «Борис и Глеб», «Нередица», «Новгородцы». Пусть и такие вестники русской культуры живут. Здесь так много друзей всего русского. Да и везде их много. Блистательными подвигами Русь со всеми народами Союза показала всему миру, на какие высокие достижения способен народ. Мы были рады, что удалось и в Красный Крест вложить нашу лепту. Кроме того, вашингтонское посольство переслало в ВОКС мой манускрипт «Слава»8 в пользу Красного Креста, но о дальнейшем ничего не знаю. Слушаем московское радио. Радуемся Твоим преуспеяниям. Как хорошо Ты сказал о культурности русского воинства. Воины — охранители культуры — как это прекрасно. Елена Ивановна часто поминает Твою супругу — очень она ей понравилась — привет! Привет всем друзьям. Итак, помни, что мы готовы потрудиться вместе — клич кликните! Пиши и прямо: Нагар, Пенджаб, Брит. Индия, и через Америку — двойным путем вернее дойдет. Потрудимся во славу любимой Родины.
Сердечно
Н. Рерих
3
18 мая 1945
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
К открытию Третьяковской галереи9 шлю сердечный привет друзьям художникам и всем геройски охранявшим великие народные сокровища. Да процветает русское искусство!
<…>
Пишут из Америки, что Анисфельд и Бенуа10 умерли. А теперь пришла к нам телеграмма из Москвы, что 4 мая мой брат Борис скончался. Думаю, много кто ушел за эти трудные годы.
Слушали мы, как хорошо Ты говорил о Серове11. Мало нас остается из этой группы. Принесем все наши труды и знания любимому, великому народу русскому [...]
Н. Рерих
Победа12
В Москве готовится выставка «Победа». Честь художникам, запечатлевшим победу великого народа русского. В героическом реализме отобразятся подвиги победоносного воинства. Будет создано особое хранилище этих великих памяток. От вождя до безвестного героя во благо будущих поколений будет запечатлен героизм защитников Родины.
В дальних Гималаях радуемся. Привет шлем. В лучах восхода видим праздник Москвы, праздник сердца народов. Хотелось бы послать на эту выставку мои: «Победа», «Партизаны», «Богатыри проснулись»... А как пошлешь? Отсюда еще хоть на верблюдах, а там куда довезет поезд? Если даже малые письма не доходят, то где же думать о посылках, о ящиках!
Мечтается, что преграды должны исчезнуть. Общечеловеческое естество должно превозмочь зубчатые заборы ненависти. Новое прекрасное трудовое действо откроет врата народных достижений. Культурная связь воздвигнет сотрудничество народов. Обмен искусства породит новых друзей, даст содружество, отепляющее сердца. Старая пословица напоминает: «Взаимность — душа договоров». Вот здесь издается на многих языках журнал «Дуньа» («Весь мир»), а по-русски выходит милое имя Дуня.
Русское художество, избежав всякого фюмизма и блефизма, идет широкой здоровой стезею героического реализма. От этого торного пути много тропинок ко всем народам, возлюбившим народное достояние. Сняты ржавые замки. Выросло дружное желание сотрудничества.
Победа! Победа! И сколько побед впереди.
Гималаи. 24 мая 1945
Академик Николай Рерих
4
3 сентября 1945
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Со времени Твоего письма я писал Тебе несколько раз. Неужели все это пропадает? Вот и войны кончились, а почти все так же затруднительно.
Не были ли изданы по-английски Твои замечательные книги «Автобиография» и «Репин»?13 Если были, то их следовало бы иметь в здешних краях — интерес большой. Если не были, то их непременно нужно перевести и издать. Такие капитальные труды должны быть общим достоянием. Ведь, по счастью, теперь многое русское переводится и широко расходится. Радостно узнавать, как читаются с восторгом Толстой, Гоголь, Чехов, Шолохов, Достоевский. Любят здесь слушать Шостаковича, Прокофьева, Дунаевского и других современников, а Чайковский и Римский-Корсаков звучат постоянно. О желательности выставки я писал и Тебе и Щусеву. Святославу удалось исхлопотать здесь разрешение на фильмовую русскую выставку. Все эти культурные связи так необходимы. Русские герои, и военные и культурные, везде почтены. Надо бы Твои книги широко издать.
Часто вспоминаем Тебя и Твою супругу. Не знаем — как она к нам, а Елена Ивановна так тепло ее поминает.
Не слышал ли, что ВОКС сделал с моим манускриптом «Слава». ВОКС писал в АРКА, что манускрипт возбудил большой интерес, а что же дальше? Ведь «Слава» была послана в пользу Красного Креста.
Уже год мы не видели московских газет. Во время войны через ТАСС мы иногда получали, но теперь почему-то заглохло. Когда же наладятся почтовые пути?
Привет друзьям художникам. Привет семье Твоей от всех нас.
Сердечно
Н. Рерих
5
24 ноября 1945. Гималаи
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
<…>
В московских газетах (здешний ТАСС нам их посылает) читаем о Твоих трудах и достижениях14, читали Щусева о градостроительстве — все это так радостно. Русь быстро шагает, и все братские народы вписывают прекрасные культурные страницы. Велико внимание к русским победам, и военным и культурным. Вы не можете знать, как устремлено внимание молодежи ко всему русскому. Спрашивают, как поехать, как приобщиться?
Тем более хочется знать о художественной и научной жизни, чтобы рассказать ждущим и любящим. Где Билибин? Ничего о нем не слышно15. Жив ли Яремич?16 Мне писали, что Бенуа помер во Франции. Да, оставшихся из «Мира искусства» теперь меньше, чем пальцев на руках.
Шлем душевный привет Тебе и Твоей супруге. Авось дойдет!
Сердечно
Н. Рерих
6
16 апреля 1946
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Сегодня, ровно через три месяца долетела через Америку Твоя добрая весть. Все мы порадовались, вместе читали, посылали Тебе, всем Твоим семейным и всему великому народу русскому сердечные мысли. Как хорошо, что Ты полон энергии и несешь свой талант и опыт на пользу народную. Да, немного нас осталось и тем ценнее знать, как беззаветно трудятся друзья. Горячий привет шлем все мы к Твоему семидесятипятилетию17. Много знаний даешь Ты молодым поколениям, и поистине, Держава народная крепко стала на первое мировое место. А сколько блестящих побед впереди. Народы Союза могут сказать: «Мы от рождения крылаты». Слава и вождям ведущим.
ТАСС нам присылает «Известия», «Правду», «Красную звезду», «Литературную газету», «Советское искусство», «Большевик», «Славяне», и таким путем, хотя и с замедлением, мы все же хорошо осведомлены о кипучей, героической стройке всенародной. И здесь мы, во славу русскую, трудимся — каждый в своей области. Почти все местные музеи имеют группы моих и Святослава картин. Только что Музей в Бароде взял пять моих больших картин и столько же Святослава. В Индоре на картине «Ярослав» женщины носят кокошники, перешедшие из Византии. Там же и «Александр Невский». Вообще наряду с картинами гималайскими, тибетскими много разошлось и русских. Ценю, что эти памятки о Руси имеются в Индии. Сколько здесь друзей и собратьев. Вот когда будем в Москве, много доброго расскажем.
Русская великая культура мне была всегда близка. Как Ты знаешь, кое-кто даже преследовал за любовь к красотам русийским. И это было не сусальное «Ой ты гой еси», а знание о том, какие сокровища захоронены в скрынях народных. С народом мы постоянно сообщались, а археология давала новый неоспоримый материал — истинную основу.
Юрий за это время закончил большие исторические труды. Один, из них в 1200 страниц будет издаваться Кор[олевским] Азиат[ским] обществом в Бенгалии. Скоро выйдет его очень нужная статья «Индология в России». Если будем иметь оттиски, непременно пошлем Тебе. Две мои книги «Гимават» и «Герои» в печати18. Думается, летом выйдут. Елена Ивановна много пишет, работает. Часто поминает Твою супругу и Тебя. Скорей бы увидеться! Хочется вместе потрудиться: «Мы Родину любим свою». Слушаем радио. Если увидишь Прокофьева, Шостаковича — привет им.
Вложу лист о Репине и страницы отчета нашей АРКА (Американо-русская культурная ассоциация)19. Ты хорошо делаешь, что посылаешь диппочтой через Америку, хоть и дольше, но зато как-то верней.
Наш сердечный привет всем Вам и всем друзьям. Каждой Твоей вести очень рады.
Сердцем с Тобою.
Н. Рерих
7
20 июня 1946
Нагар. Кулу. Пенджаб. Индия
Дорогой мой друг Игорь Эммануилович,
Большая радость была получить Твою весть от 24 февраля. Действительно, почтовые сроки как будто сокращаются — давно пора. Дошли ли два моих воздушных письма? Хочется проверить, насколько «воздух» ускоряет сношения. А то скучно через Америку переписываться — почти кругосветное путешествие. Читали и перечитывали Твои вести. Вокруг лампы с красным абажуром рассматривали фото. Спасибо за семейные сообщения. Привет, сердечный привет Вам всем от нас всех. Славная у Тебя дочка, как теперь ее фамилия [?] Когда пошло второе да третье поколение, то и имена изменились — встретишься и не признаешь, где она — ниточка связи. Кто же — внучка или внук? Хорошо, что Мстислав математик. Великое искусство — высшая математика. Нет ли более четкой фотографии? Сколько воспоминаний связано с Абрамцевом, а теперь еще и Твоя дача. «Здесь живет и работает». Много творишь Ты, много чего охранил, спас. Много вложил в народную скрыню. Исполать Тебе — на всех творческих путях. Какая там старость, когда работа кипит, идет стройка.
Вот теперь Ты запечатлеваешь двухтомного Серова20 Никто, кроме Тебя, не смог бы это сделать. А для народа нужно сохранить верные черты славного художника. Иначе время создаст выдумки и правда уже не восстановится никогда. Честь и слава правителям, уделяющим такое внимание народным сокровищам. Прежде не бывало этого. Помню, как мне довелось хлопотать о пенсии Врубелю, о мизерной пенсии, и сколько преград встретилось и не легко было обороть их. Можно бы записать длинный плачевный синодик. Облик Серова может очертить лишь тот, кто его знал достоверно. Мы всегда вспоминаем дни, когда он писал портрет Елены Ивановны. Писал он долго. Много было набросков (где они?). Все время после сеансов мы долго беседовали за чаем, и тут мы полюбили Серова, не только великого художника, но и великого человека. В нем жила истинная честность. Она делала его осторожным в тех случаях, когда он был неуверен в чем-то. Но если он распознавал нечто подлинное, ценное, он становился несломимым другом и поборником. На него можно было полагаться — не изменит. Безвременная потеря его была тяжка для художественного мира. Гораздо тяжелее, нежели многие думали. Нельзя говорить только о великом мастере. Серов был тем светоносным маяком, куда обращались глаза и ждалось сочувствие и ободрение. Молодежь верила Серову, а этот суд праведный. И как нужен был В.Α., когда грозили расколы и взаимоосуждения. Молчит, молчит, пристально смотрит, да и скажет. И кто-то устыдится преждевременного суждения. Благо, что в истории русского искусства были такие светоносцы.
В.А. очень интересовался темперой. Узнав, что я пишу темперой Вурма (Мюнхен), просил дать ему набор на пробу. Видимо, темпера понравилась, и я неоднократно для него ее выписывал. Также ему понравились мои цветные холсты, дающие звучный фон. Увидев подготовленный синий квадратный холст, В.А. воскликнул: «Вот бы мне сейчас пригодился!» Говорю: «Берите». Вот откуда синий фон его знаменитого портрета21. Вурмовская темпера не долго существовала — с войной фабрика или вообще прекратилась или переделалась на военные цели.
Не знаю, где теперь портрет Елены Ивановны? Был он в собрании Брайкевича в Лондоне. Писали, что по смерти его собрание поступило в Тейт галери22. Я недавно писал туда, и мне ответили, что перед войной были переговоры, но они не закончились, и теперь о собрании Брайкевича ничего не известно. Жаль, а может быть, и хорошо. Искусство — великий странник, и благословенны пути его. Очень бы Тебе пригодился репинский портрет молодого Серова — отличный рисунок лучшего периода из собрания Тенишевой. Он был у меня в Париже, а где теперь? Почему-то почта с Францией совсем плохо действует. Мое воздушное письмо в Алжир шло пять месяцев — куда же дальше?
Радовались мы Твоему описанию торжественной встречи Коненкова23. Радостно слышать, что могучий ваятель был так почтен правительством. Для народов такое почитание творца всегда будет высшим знаком культуры, научит и привлечет почитание художества во всех концах нашей любимой Родины. Верхи громко укажут, и загорятся творческим огнем сердца молодежи. Вперед, вперед, вперед! Учиться, учиться, учиться! Как заповедал Ленин. Наверно, памятник Сурикову очень удастся Коненкову, так же, как и скульптуры для Дворца Советов. Пусть все лучшее объединится во славу Родины. Также многозначительно Твое упоминание о высокой правительственной оценке деятельности Академии наук и о внимании к ученым. В таком действии заложен истинный расцвет культуры. Нигде так не делается, а вот Родина, претерпевшая тяжко от войны, уже полна культурных завоеваний. Слава!
Часто жалею, когда картины, мысленно предназначенные для Родины, остаются на чужбине. Вот и сейчас думалось, что «Ранние звоны» и «Рамаяна» попадут на Родину, а судьба решила иначе — обе взяты в Музей Бароды. Положим, это лучший музей, и трогательно, когда русская тема остается среди друзей индусов, но все же жаль. Кстати, что думаешь — «квод видетур» — о хорошей индусской труппе в Москве. Наверно, индусские танцы очень понравятся. Напиши, что об этом думаешь. Пробуй писать «воздухом» — уж очень хочется ускорить обмен. На этот раз пошлю и «воздухом» и через Америку (хорошо, что не через луну), а там пусть установится непосредственный обмен. Посылаю статью Юрия «Индология в России» — здесь она прекрасно принята. В первый раз такой научный итог. Многое, что можно бы рассказать, но пусть ускорится обмен. О здешних событиях — знаете из газет. Пишу, а передо мною вершины Гималаев — на Север, а там Родина. Привет Тебе и всем Твоим, всей великой Руси. Привет народу победителю.
Сердечно
Н. Рерих
8
20 августа 1946
Нагар. Кулу. Пенджаб
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Спасибо, сердечное спасибо за Твои добрые вести от 12 и 23 мая. Оба письма сегодня одновременно дошли сохранно — значит, мы установили, что письма доходят и сроки сократились — это отрадно. Да, да, нужно быть вместе, неотложно нужно принести Родине труд и опыт. Истинно, все любящие Русь должны объединить труды и знания.
Если, как Ты пишешь,— шибко говорят о моем возвращении, — а мы всегда были готовы приложить силы на Родине, — то за чем дело стало. Пусть позовет Комитет по делам искусств или другие комитеты, во главе которых Ты стоишь, или иное гос[ударственное] учреждение. — Тебе виднее, а за нами дело не станет. Не отложим приобщиться к общей работе. Конечно, караван выйдет немалый — сотни картин, и больших и малых, много книг, тибетские предметы, архив — все это нельзя бросить на пожирание муравьям и всяким вредителям. Но слышали мы, что правительство приходит навстречу в таких случаях. Ведь теперь уже идут наши пароходы отсюда в Одессу и в другие порты. А все мы одинаково стремимся быть полезными.
Ты прав — зачем на Гималаях греметь во славу Руси, когда можно всем вместе дружно потрудиться на любимой Родине. В смысле служения русской культуре мы оба всегда были верны ей и знали, на какую высоту взойдет народ русский. И Ты и я работали во имя Руси, и нынешний общий подъем для нас — великая радость.
Итак, буду ждать, и чую, что Ты не замедлишь, а нам терять время нельзя.
Ты дивуешься на Псков, а мне он очень близок. Были мы с Еленой Ивановной там, а матушка моя Мария Васильевна Коркунова-Калашникова исконная псковичка. Да, много красот на Руси, и мало их прежде ценили. Сегодня радио сообщало, что в Петродворецке опять забили фонтаны и наводнились пруды. Залечиваются раны войны, и спираль достижений возносится.
Велика была русийская Голгофа. Бывало, на раскопках спросишь, а что за бугор там? «Литовское разорение», или «Шведское разорение», или «Французские могилки» — и везде-то прошли какие-то разорения, но подкошенная поросль расцвела еще пышнее. Никакие налеты, никакие наветы не сломят победоносный народ.
Радуемся о расширении музеев. Ты прав, — разрушители фашисты должны расплачиваться за свои вандализмы. [...] Когда же будут на земле искоренены вандализмы? Увы, этот вопрос — не трюизм.
Значит, поспешим, чтобы быть вместе. Тебе виднее, где на «и» точки поставить. Итак, буду ждать. Все мы шлем Тебе и Твоим душевный привет. Всем друзьям художникам привет.
Сердечно
Н. Рерих
9
15 октября 1946
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Сегодня сразу две Твои добрые вести. Письмо от 3 августа и телеграмма, переданная через Америку. Значит, мое письмо от 20 августа дошло, и Твой ответ в пути — вот это хорошо — пусть будет все в движении. Как заповедал Петр: «Промедление — смерти подобно». Приветствуем Тебя с внуком. Радуемся хорошим вестям о Коненкове и о Нерадовском — привет им.
Именно Ты осветишь высокую личность Серова. Ты знал его, а теперь расцветут воспоминания и сложится резкий синтез. Чую, как прекрасен будет этот капитальный труд. Да, портрет Е.И. был у Брайкевича в Лондоне. Все его собрание должно было поступить в Тейт галери, но переговоры как-то не закончились и, где теперь собрание, неизвестно, так сообщил мне директор галереи. Да, репинский рисунок молодого Серова был у Тенишевой, а после ее смерти куплен мною в Париже, где сейчас и находится среди наших вещей. Было слышно, что все это в сохранности. Около имени В.А. много прекрасных воспоминаний. Мы так рады, что во время писания портрета Е.И, мы сблизились. Писал В.А. долго, более четырнадцати вечеров (при электричестве), и после бывало дружеское чаепитие. Очень понравилась ему вурмовская темпера (Мюнхен), и он часто забегал за недостающими красками. Удивительные люди были на нашем веку.
Ты писал, что пишешь портрет Тарле, — мы так любим его книги — достали их сюда. Небось он забыл, как я пытался пригласить его лектором в Поощрение. Замечательный ученый, справедливый историк, а ведь это редко. Часто вместо беспристрастия преподносится отсебятина. Юрий тоже очень ценит Тарле. Кстати, дошел ли к Тебе оттиск статьи Юрия: «Индология на Руси»? Здесь она очень отмечена. Я послал ее Тебе и отсюда и через Америку. Также послали Тебе годовой отчет нашей АРКА. ВОКС сообщил нашим сотрудникам, что он печатает в своем бюллетене какой-то мой лист, но когда — не знаю.
Сегодня Москва передавала о снегах и морозах, что-то рановато. У нас тоже горы разукрасились свежими снегами — сверкают. Вот перед окном гора в восемнадцать тысяч футов, а ее за особую высоту не считают, но Монблан в пятнадцать тысяч почтен как владыка — все относительно. С северной стороны у нас вершина в двадцать две тысячи. Ну этот Гепанг уже признается высотою. Обо всем можно будет рассказать.
Будем ждать Твою добрую весть. Здесь все не скоро делается. И сказка не скоро сказывается, и дело не скоро делается. Даже ящик построить и то уже предприятие. Сейчас издаются три мои книги. Две из них уже с 1943 года в печати. Потому-то так поминается петровский указ: «Промедление — смерти подобно».
Спасибо, что скоро ответил, — и то ведь шло почти два с половиной месяца. К каким масштабам приучает действительность, а время-то бежит, ух как бежит. Где-то повстречаются наши письма, пожелают друг другу успешного пути и заспешат дальше. Итак, давай встретимся во благо Родины. Всем Твоим от нас всех душевный привет.
Сердечно
Н. Рерих
10
23 октября 1946
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Сердечно благодарим за Твое доброе письмо от 13-9-46, полученное здесь 21-10-46, о чем мы и уведомили Тебя телеграммою. Будем очень ждать Твоих дальнейших вестей. Да, да, потрудимся вместе, пока сил хватает. Ряды наших сверстников поредели. Очень жаль Лансере. Большой мастер, прекрасный человек, последний председатель «Мира искусства»24. От всей группы осталось меньше, чем пальцев на руках. Жаль и Богаевского — крупный художник. Экая судьба, чтобы снарядом голову оторвало25. По крайней мере, не мучался.
Недавно прислал мне привет Добужинский. Он работает в Голливуде. Если будешь писать Рооту, передай ему мой привет. Значит, Пурвит помер в Германии. [...] О Самокише я сохраняю добрую память. Сильный художник, верный друг. Он прекрасно вел мастерскую в нашей школе. Жаль, если собрания Лукомского погибли в Лондоне. У него могли быть любопытные данные. В Праге живет секретарь Толстого Булгаков, много пострадал от немцев, хотел бы вернуться в Ясную Поляну. Не понимаю, за чем дело стало? Ничего не слышно о Малявине, он жил где-то на юге Франции. Впрочем, он умолк уже давно — должно быть, не жив.
Теперь здесь и китайское, и тибетское, и американское посольства, а нашего еще нет. Между тем хотят знать о наших культурных достижениях. ТАСС в своих бюллетенях не часто дает статьи о разных родах искусства. Были статьи Щусева и Тарле, но молодежь хочет знать больше и больше. Такое тяготение очень трогательно. Уж больно много всяких злоизмышлений бродит, и по неведению люди смущаются. Вот о нас сколько бродило нелепых выдумок, то же самое и о многом другом. Все-таки легковерие людское поразительно. Чем нелепее выдумка, тем легче она воспринимается. Одни газетные заголовки чего стоят. Полетит дикая утка, а на другой день опровержение! При этом одни читают первое, а совсем другие второе. «На чужой роток не накинешь платок». Но во всяком случае трогательно, что молодежь хочет знать о нашей великой Родине. Обо всем потолкуем. Имей в виду, что с нами две воспитанницы сибирячки сестры Людмила и Ираида Богдановы.
Как с красками, с холстом? У нас здесь плохо. Только для масла плохой Виндзор Ньютон. Получили холст из Америки, очень неважный. Пытались получить от Лефранка из Парижа, ответили — ни холста, ни красок. Может быть, через несколько месяцев. Вообще с Францией что-то неладно.
Дошла ли теперь к Тебе статья Юрия «Индология»? Была она послана отсюда и через Америку. Также были посланы оттиски некоторым востоковедам. Надеемся, дойдет. У Юрия сейчас большой труд: «История Средней Азии». Закончить его возможно лишь на Родине, чтобы использовать новейшие труды сов[етских] ученых. Ведь за все эти годы так многое было сделано, а здесь никоим способом не достать. Вот, к примеру, труд акаде[мика] Козина26 заказывали и через Лондон, и через Тегеран, и через Америку, а все-таки не достали. Есть у Юрия и другие труды наготове, но для их окончания нужна работа в сов[етских] хранилищах. Сколько Юрий знает по Монголии, по Тибету — все это так ценно, а отсюда невозможно доставать новейшие труды. Да и в пути многое пропадает. С почтою трудно. Иногда действует, а нередко куда-то проваливаются посылки. Постоянно слышим, что нечто не дошло, но такие вести доходят случайно через долгое время.
Из АРКА сообщают, что теперь сношения с ВОКС наладились, и очень радуемся этому. Не Мария ли Михайловна замолвила доброе словечко? Душевный привет Вам всем от нас всех.
Сердечно
Н. Рерих
11
17 ноября 1946
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Спасибо за весточку об «Индологии». Юрий и все мы порадовались Твоей оценке. Радио сообщает, что на конференции 2 января в Дели будут и сов[етские] ученые. Наверно, будут и востоковеды, ибо как же Индия без востоковедения. Здесь так чтут Минаева, Щербатского, Ольденбурга, а теперь и Юрий на почетном счету. Может быть, успеешь дать нам знать, хотя бы телеграммою. Ведь это так интересно, а Ты по Академии наук в курсе всех сведений.
Может быть, и Твое письмо уже в пути. Уж эти длиннущие сроки. Получили мы «Правду» от 15 сентября с двумя извещениями о Лансере. Вероятно, в «Советском искусстве» и в «Литературной газете» были обстоятельные статьи, но мы пока их не получили — все доходит до нас вразбивку — то густо, то пусто. Получили еще сведение о смертях. В Ленинграде в 1942 из семи человек Митусовых27 погибло пять. Из родных и друзей, пожалуй, почти никого не остается. А весточки долетают нежданно, негаданно. Вот писал я Щусеву, но отклика не было. Может быть, и не дошло.
Из АРКА писали, что большой материал, посланный ими в ВОКС, пропал из-за увольнения служащего,— жаль. Теперь там кто другой, и сношения наладились. Теперь нашим друзьям в США не сладко. Столько злостных наветов на Сов[етский] Союз. Но посольство благодарило их за добрую работу, которую ценят в Союзе. Друзья наши порадовались, а мы за них порадовались. Теперь культурная работа не легка.
Ждем Твоих вестей. Шлем Тебе и всем Твоим душевный привет. Пусть будет у Вас все хорошо. Так радостно получать добрые вести. Привет и друзьям, коли таких встретишь. Только что дошло нежданное письмо из Ленинграда — там говорят о нашем приезде. Но кто говорит — того не знаю. Так вести из сфер или стратосфер.
Все мы в мыслях с Вами.
Сердечно
Н. Рерих
12
7 декабря 1946
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Почта опять шалит, Твое последнее письмо было от 26 сентября и дошло оно в самом конце октября — мы порадовались ускорению. Но сегодня дошло Твое письмо от 1 июля — бывшее в пути 5 месяцев и одну неделю. Спешу Тебе об этом написать сегодня же, ведь в пути может быть Твое письмо с очень существенными и срочными извещениями, а вдруг оно вздумает гулять полгода?! А Ты будешь удивлен нашему молчанию. Поэтому в случае срочности черкни телеграфно. До чего все медленно творится, и даже простые вещи стали недосягаемы. И в обиходе все замедлилось, а время-то бежит.
Были рады читать о блестящем Твоем 75-летии. Народ должен помнить и чтить культурные вехи. Мало осталось могикан, потрудившихся для русийской культуры. Радостен всенародный отклик на творческое достижение. Пусть так и будет.
Ты поминаешь Фешина. Еще до войны мне писали, что он умер. Впрочем, с вестями о смертях приходится быть осторожным. Вот сообщали, что наш друг Метерлинк помер, а в журнале сейчас пишут, что он жив, в Америке.
АРКА заслужила похвалу из Центра, но трудно сейчас — такие гнусные наветы на СССР. Да и с перепиской нелегко.
Недавно телеграмма с оплаченным ответом не была отвечена. И назад не вернулась, и ответа не было. Необычайно! А для дел вредно.
Спешу послать на почту, чтобы пошло сегодня же — каждый день дорог. Тебе и Твоим душевные новогодние пожелания и ждем, ждем Твоих добрых вестей.
Сердечно
Н. Рерих
13
20 января 1947
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Спасибо, большое спасибо и за доброе письмо Твое от 15 декабря и за Рублева28. Прекрасная, нужная книга. И год на ней 1926 — нам памятный — в Москве были. Письмо Твое и без Америки шло всего месяц и четыре дня. Выходит, что «воздушная» почта отсюда идет медленнее, чем обычная из Москвы. Хорошо хоть вообще доходит.
Действительно, жаль, что нет фото с репинского рисунка — хороший, четкий, выразительный для молодого Серова. Углубленная сущность нашего друга передана вполне. Серовский портрет Елены Ивановны — большой рисунок, расцвеченный пастелью. Где он теперь в Англии? Как вспомнишь Серова, так и выплывают его черты — вот такие люди жили на нашем веку. Незадолго до ухода В.А. в спешке прибегал за темперой. «Микстурки, микстурки-то нет ли, — быстро она выходит, а без нее невозможно — густо». И не было признаков болезни, и В.А. был полон рвения к творчеству. Как быстро сломило его драгоценную жизнь. И мало теперь осталось — надо спешить.
Вполне понимаем Твое желание сосредоточиться на Академии наук, но все же жаль, что Ты уклоняешься от президентства в Академии художеств. Именно Ты укрепил бы и возвысил культурно этот пост — такой важный в продвижении нашей Родины. Русское искусство прогремело по всему миру, и ему предстоит славное будущее. Тем более во главе Всесоюзной Академии художеств должен быть не только знаменитый художник, но и истинно культурный деятель — все сии качества в Тебе. Много Ты натворил за эту четверть века, придется и еще принять бремя во славу народа.
На конгресс в Дели прибыла делегация наших ученых. Индия встретила их по-братски. Протянулись новые, задушевные нити крепкой дружбы. Мы радовались, читая, как прекрасно принял делегацию наш друг Неру и как сердечно говорил он, обращаясь к нашим ученым. Наверно, Ты повидаешь их (сегодня они летят обратно) и услышишь добрые вести. Прочные связи науки и искусства. Святослав с Девикой встретили ученых в Дели и писали нам о прекрасных установленных отношениях — чему мы все радовались. Делегация привезла нам вести и фотографии от вдовы моего брата Бориса, и ей посланы памятки. Святослав еще встретится с делегацией в Бомбее перед их отъездом, но об этом мы узнаем дней через пять.
Посылаю Тебе мое новогоднее приветствие для АРКА. Наверно, Ты скажешь словами Твоего сентябрьского письма: «Зачем греметь во славу Родины на Гималаях, когда следует...» Тогда же Ты писал мне «тебя нужно, очень-нужно», и на том спасибо. А мы-то все трудимся, творим, преуспеваем и чуем, что народу русскому, всей семье всесоюзной труды наши принесут пользу.
Писали нам, что в Ленинграде в окнах книжных магазинов видели мою монографию, но какую — рижскую или американскую, а может быть, здешнюю или французскую? По римской пословице: «Книги имеют свою судьбу». «Индология» Юрия в спросе. Сейчас много пишет и готовит новые книги.
Посылаю и последний снимок — перед домом. Жаль, горы слабо вышли, да и лицо лишь в лупу рассмотришь. Все еще трудно с фото, да и со многими материалами. Вот и с последних картин нет снимков, а их спрашивают. Ежемесячно журналы что-то печатают. Сейчас послана в Мадрас памятка о Московском Художественном театре и о встречах со Станиславским. Неужели В.Ф. Булгаков из Праги приехал. Видел ли Ты его?
Привет, душевный привет от нас всех всем Твоим, всем, всем друзьям. Рады вестям Твоим.
Сердечно
Н. Рерих
14
17 февраля 1947
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Быстро дошло Твое письмо от 11-1-47 — с почты передали его нам 14-2-47 — значит, уже 13-го оно было в наших горах — ведь это рекорд по нынешним временам. Наши ученые были здесь приняты сердечно. Жаль, их пребывание было так кратко. Мы-то их не видели, приветствовали лишь телеграфно. Но Святослав с Девикой подружились с ними и очень хвалили. Павловский брался передать Тебе привет. Кстати, ТАСС прислал нам отличную книгу А. Поповского «Вдохновенные искатели». В ней много о Павловском — истинный ученый-подвижник.
Отрадны Твои сообщения об экспедициях. Славная пашня намечена, везде требуются большие работы, везде кладезь непочатый. Много доведется Тебе полетать, чтобы всюду поспеть, а опытный глаз везде нужен. Уже не говорю об Азии — чаша неотпитая. Все сделанное ранее — лишь тропы разведочные в сравнении с в недрах захороненным. Вот и Балканы и червонная Русь, казалось бы, не далеки, а изведаны совсем мало. А ведь в Галиче жил Дюк Степанович — Дюк — Дукс — щеголь и богатей. Последняя портомойница у него была, как боярыня. Наверно, в Галиче, или верней — около, должны быть подземные находки. Никогда не знаешь, где оно затаилось. Вот в развалинах монгольских нежданно нам нашлись древние несторианские надгробия хорошей работы. Конечно, несториане и манихеи далеко разбежалисъ. Ордос полон их крестами со свастикой.
О червонной Руси я давно наслышан. Описывали необычные красоты. Собирались побывать там, но грянула война 1914 — вот тебе и червонная Русь. Слава, что теперь исконная Русская земля воссоединилась! Как интересны будут Твои впечатления. Да и лета нечего ждать, ведь весна там ранняя и получше лета. Также и Далматинское побережье особенно хорошо весною. Только подумать, что эта древнейшая область еще ждет своего исследователя. Меня звали туда, но тогда путь наш лежал на Индию, на Тибет. В Югославской Академии в Загребе я был почетным членом. Говорю «был», ибо вестей оттуда не имею и даже не уверен, существует ли сама Академия. Все передвинуло!
Ты поминаешь, что индологи поредели у нас. Будь добр, сообщи, кто именно отошел? Юрий Тебе большое спасибо скажет. Мы слышали о Щербатском, но, наверно, отошли и еще многие за годы войны. Юрий посылает Тебе свое исследование о Гессар-хане — легендарном монгольском герое, память его недавно чествовалась в Улан-Баторе. Оттиск из журнала Кор[олевского] азиат[ского] общества. Много крупных трудов у Юрия закончено. Почему же им печататься по-английски. Вот сейчас выходит пять моих книг и все по-английски. Обидно! А уж так было обидно, когда моя «Пасхальная ночь» осталась в Музее Бароды. Хотелось ее в другое место, на Родину, но, пожалуй, Ты скажешь: «У нас много «Пасхальных ночей», пусть эта иноплеменным поблаговестит». Тоже правда!29
<…>
Пошлем самые добрые мысли всем Твоим экспедициям. Пусть найдут они сокровища во благо великого народа русского. Елена Ивановна и мы все шлем Тебе в Твоим друзьям сердечный привет.
Радоваться Тебе
Н. Рерих
15
24 марта 1947
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Спасибо за весточку от 18-2-47. Ты спрашиваешь о снегах у нас. Иногда снегопад начинается уже в начале ноября, а последние выпады бывают в конце марта. Глубина бывает до 8 футов, а на перевалах и до 60 футов. Случается, что целые караваны погибают. Под весну картина оригинальная: абрикосы, персики, сливы залиты цветом, а рядом — снег. Любим снег, он предвестник урожая.
<…>
Павловский хотел прислать очень нужную Юрию книгу акад[емика] Козина «Монгольское сокровенное сказание» (изд[ание] Института востоковедения) и Козина «Джангар». По времени книга могла бы уже дойти, а ее все нет. Не напомнишь ли ему? Ведь Твой Рублев дошел так быстро, одновременно с Твоим письмом. Ты поминаешь о моем портрете из монографии. Не знаю, о котором, — прилагаю три портрета Святослава, разного времени. Ты ведь главлетописец, и к Тебе все сливается. Булгаков еще в Праге. Недавно он порадовал меня коллективным приветом пяти сов[етских] зодчих, — им понравились мои картины в Праге и портрет Святослава. Послал им привет, верно, Булгаков перешлет в Москву. Только что видел в журнале посольства портрет Коненковых — совсем белый он стал. Привет. Ведь скоро все мы станем старейшими. Помнишь мои «Сходятся старцы» и «Старейший — мудрейший».
В Америке произошла свирепая русофобия. До чего доходит, прямо диву даешься. Культура, где ты? Музей в Канзас Сити выбросил на аукцион весь Русский отдел. И Верещагина, и Анисфельда, и всех. Мой «Властитель ночи» попал в хорошие руки, к певице Куренко. <...> Эренбург хорошо описал Америку — мы недавно читали. Кто такая Караваева? Нам очень понравилась ее статья в «Новом мире» — «Люди и встречи».
<…>
Если придется Тебе увидать зодчих, бывших в Праге, — будь добр, скажи им, что я был очень тронут их душевным словом. Удивительно, но именно с зодчими у меня всегда были прекрасные отношения. Щусев, Щуко, Перетяткович, Покровский — целая группа отличных строителей. И один только Щусев остался из них всех. Вспоминаю нашу беседу в Москве в 1926 году. Вот и Почаев опять вернулся в нашу Всесоюзную державу. Королевич Петр Греческий расхваливал Почаевскую лавру, не зная, что там трудился Щусев и моя там мозаика30. Зодчим привет, строителям славной Родины.
Шлем Тебе и всем Твоим сердечный привет. Всем друзьям (Тебе виднее, кто друг, кто недруг) привет. Любим и радуемся Твоим вестям.
Сердечно
Н. Рерих
16
2 апреля 1947
Дорогой друг мой Игорь Эммануилович,
Какое достижение! Твое «воздушное» письмо от 16 Марта уже здесь — всего две недели. Все ускоряется, все сближается. Пусть и будет! Жалели мы, что на Азийской конференции главная часть Азии — Сибирь не была представлена. Многие так и не знают о значении и величии Сибири. А когда им показываешь карту, они думают, что масштабы разные — и такое бывало!
Печальны Твои сведения о вымирании востоковедов — Юрий и все мы очень огорчились. Да ведь и живые, как Козин, Крачковский и другие, уже в наших годах. Как нужен Юрий — индолог, санскритист, тибетолог и монголист, не только глубоко изучивший источники, но и владеющий языками — небывалое соединение, так нужное при возросшем значении Азии. На днях он читал нам свой последний труд: «Задачи тибетоведения», основанный на новых данных. Огромно значение тибетской исторической литературы. Индию, Китай, Монголию, Афган, Непал, Бутан — словом, все восточные страны нельзя полностью изучать, не ознакомившись с историческими источниками Тибета — великое перепутье, еще недавно совершенно забытое. Да, наша Родина пойдет по новым путям, вооруженная новым знанием.
Ты пишешь, что Академия Наук издает теперь множество трудов — радостно слышать! Долго ли под спудом будут труды Юрия — «История Средней Азии», «История Тибета», «Тибетский словарь», исследования о наречьях, об искусстве, о нашей экспедиции, о зверином стиле, о Гесэре и многие сообщения, сделанные в Азиатском обществе?31 Чего ради весь этот ценный материал, накопленный в течение четверти века, должен лежать под спудом, а не радовать нашу Родину? Азиатское Общество сейчас издает большой труд Юрия (1200 страниц), но по-английски. Когда же по-русски? Я как патриот негодую. Все для Родины!
Надеемся, Павловский не забыл о двух книгах Козина — он обещал Святославу прислать их.
В своем прошлом письме Ты помянул Неру. Действительно, он замечательный государственный деятель, народный вождь — чуткий, высококультурный. Он у нас гостил две недели, и мы все его очень полюбили. Превосходна его последняя большая книга «Дисковери оф Индия»32, написанная им в тюрьме. Только подумать, что Неру за свободу Индии провел в тюрьме пятнадцать лет! Не утратил энтузиазма, еще более углубился, возвысился, умудрился. Трудно ему со всеми неведающими — ох, какие всюду волнения, совершенно ненужные, вредные. Отчего у нас никогда не было препирательств с мусульманами? Приезжие иранцы, египтяне, арабы выражали свое удивление по поводу непримиримости здешних мусульман. А жестокости-то сколько, вандализм, прямо зверство.
Сейчас издательство «Китаб Махал» просило меня дать книгу «Искусство жизни» — «Арт оф Ливинг». Тема нужная — пишу. Да, пишу, а сам жалею — зачем по-английски? Все нужное должно быть прежде всего по-русски. Это будет седьмая книга здесь. Видно, понадобились такие памятки. Город Дели захотел иметь мои картины, и ушло семь Гималайских картин. Хорошо, но ведь Гималаи могли бы быть на Родине.
Слышали мы, что Тебе звонили из Комитета по делам искусств с вопросом, когда мы выехали? Знают, что в Декабре 1916 года по болезни (ползучая пневмония), и с тех пор постоянно наезжали. А в последний раз виделись мы с Тобою в Москве в 1926-м. В журнале «Мысль» была в 1939-м статья «Служение Родине и человечеству» — в ней были помянуты сроки. Кирхенштейн писал в этом журнале. Все это давно известно, а вот опять справляются.
Спасибо Тебе за добрые вести. Сердечно отвечаем Тебе тем же.
По древнему, всегда новому обычаю:
«Радоваться Тебе!»
Н. Рерих
17
28 апреля 1947
Дорогой друг мой Игорь Эммануилович,
Большое тебе спасибо за Твое письмо от 14-4-47 — вот как стали летать весточки. Хорошая Твоя весть. Радуемся Твоим трудам. Радуемся и отдыху Твоему, — чудесны весною подмосковные [места]. Ты, как богатырь, прикоснешься к земле и опять — набравшись сил — помчишься на великую стройку. Исполать! Юрий благодарит Тебя за новые сведения об индологах. Баранникову непременно напишет. Прекрасно, что так оцениваются труды науки и искусства. Ты поминаешь Владимира Соловьева. О нем у меня душевные воспоминания. Ему очень нравились мои «Световитовы кони». О Кукуноре он, пожалуй, первый говорил. Чуял связь Руси с Востоком33. Мы — азиаты!
А злая русофобия в Америке не унимается. Приложу мой записной лист «За что?» 1940 года. Точно вчера написано и сколько еще прискорбного можно бы добавить. Наиболее робкие уже спасаются из АРКА, как крысы с корабля. И мерзко и жалко наблюдать человеческие омывки. Кажется, я Тебе посылал мой довоенный лист: «Не замай!» И теперь опять можно его припомнить. «Не замай!» — не тронь богатырей русских! Плохо будет обидчику. В своей автобиографии Ты помянул, что я всегда «странно спокойный». Это верно, но когда затрагивают Русь, не могу быть таким. Великое будущее суждено русийскому народу. Только слепцы не видят это. Много мне доставалось от хулителей русийской культуры. Столько вредителей ползает по миру. Давно сказано: «Невежество — матерь всех зол». [...]
Не встречаешь ли Марию Александровну Шапошникову — прекрасную певицу? Если знаешь ее, скажи, что мы очень любим слушать ее пение. Голос ее в Гималаях отлично звучит, и репертуар всегда серьезный. Мы ведь оперетки и джаз не жалуем. А теперь по всем волнам так часто завывает какофония. Редко дают «Псковитянку», а мы любим хор «О судари псковичи». Любим и сечу при Керженце. Отчего-то не дают арию Шакловитого из «Хованщины»? Да и Прокофьев и Шостакович не часто слышны. Чайковский — очень часто. Даже ежедневный сигнал из Дели — полонез из «Евгения Онегина».
Неужели Павловский не послал нам книги акад[емика] Козина, — они так нужны Юрию. А ведь обещал в Дели Святославу. Такие люди, как он, не забывают своих намерений. Да и на доставку писем теперь не приходится жаловаться. Скорей в самой Индии почта может пошаливать вследствие всяких неурядиц, но иностранные письма и посылки доходят очень благополучно и быстро.
Любопытна судьба книг и картин. В Калькутте в музее среди всяких разнородных предметов одиноко висит большая картина Верещагина «Дурбар в Дели». Как она попала туда, никто не знает: купить ее музей не мог. Дарить? — Верещагин не дарил. Он мне говорил: «Никогда не дарите, — забросят. Лучше продайте хоть за грош, тогда все-таки запишут в книгу». Куда разбежалась вся его индийская серия?34 Куда делись северо-русские картины?35 Мне приходилось видеть на аукционах в Лондоне его северные церкви (из каких-то частных собраний). Но где притаилось все остальное? Пути неисповедимы.
«Хабент суа фата либелли!»36 В Женеве у антиквара видели мы большую картину Чернецова из его серии «Двенадцатый год». В Париже откуда-то попал к антиквару мой портрет работы моего покойного брата Бориса. И нет такого города, нет такого острова, где не было бы русских произведений. Многие не подписаны или стерлись подписи, и никто никогда не найдет их. Разве что Игорь прозорливо их отыщет во благо Руси. Вот знаю, что где-то в Америке после разгрома в Сен-Луи исчезли Борисов-Мусатов, Врубель, Репин, В. Маковский и многие — 800 картин пропало, и никто не знает их пристанища. Из моих семидесяти пяти нашлись в Калифорнии тридцать шесть (там и «Старцы сходятся» и «Ладьи строят»37, а остальные неизвестно где, может быть, под чужими именами. Видел же я у антиквара картину Рушица с крупной черной подписью Рерих — через ять. В бельгийском журнале в статье о финляндском искусстве была моя картина под именем Халонен. Чего только не бывало! А вранья-то! Клеветы самой нелепой не обобраться. Прав Ты, замечая в своей книге и о моем сложном наследстве.
Не прислать ли Тебе мой лист о Куинджи? В мастерской было двадцать человек, а теперь, оказывается, я остался один. Все переселились «в деревню» («ео рус»,— как говорил Вольтер перед своим путешествием). О Куинджи у меня сохранились сердечные воспоминания. Мало кто знал его как человека. И в живописи он был первым русским импрессионистом. У него было много врагов за его правдивость и резкость, но ведь по врагам судим о размерах личности. Без врагов — кисло-сладко! Как-то у меня была статья «Похвала врагам». Однажды Куинджи передали, что некий тип клевещет на него. Мастер задумался и сказал: «Странно, ведь этому человеку я никакого добра не сделал». А если при нем кто-то завирался, мастер сурово обрывал: «Не говорите о том, чего не знаете».
Конечно, и из «Мира искусства» нас скоро будет меньше, чем пальцев на руке. Как подсчитать — удивительно, сколько наших сотоварищей ушло рано, а могли бы дать еще много. Как подвигаются твои Серов и Репин? Твоя автобиография и «Репин» читались здесь всеми, и все в восторге — так увлекательно написано. Жаль, что нет английского издания. Могу сказать, что Ты пишешь убедительно и живо. А то иногда историки искусства разведут такую сушь, что и дочитать сил не хватает. Плохо искусство, если о нем нужно писать такую сухомятку. Помню, в Академии Жебелев и Щукарев вместо увлекательной истории творчества преподносили нечто снотворное. Да и Кондаков свои знания облекал в скуку38. Около искусства все должно быть вдохновляющим. У нас в Поощрении от лекций Сабанеева все разбегались, а когда я пригласил С. Маковского, аудитория ломилась от слушателей. Молодежь хочет живое и ценит живой зов.
Никто не разъяснил нам судьбу Музея имени писателя-народника Григоровича в Ленинграде. Там были прекрасные вещи. Кто там теперь заведует? Не сомневаюсь, что память автора «Антона Горемыки» хорошо почтена. Один из торгпредов рассказывал нашим друзьям, что в Третьяковке шесть моих картин, то есть приобретенные Третьяковым, а затем Серовым до 1906, еще до Твоего директорства. Странно, куда же девалось все из московских собраний? В Москве было много моих картин разных периодов. Не уничтожил же их вандал Маслов, так же, как «Керженец» и «Казань». Дягилев писал мне, что мое панно «Керженец» в Париже очень понравилось и двенадцать раз, по требованию, поднимали занавес. В правлении Казанской жел[езной] дор[оги] были два эскиза этих панно, хоть бы их перенести в Третьяковку. Жаль, где же теперь в шестнадцать аршин панно писать. Где такая крыша? Где холст? Ведь и стенопись в Талашкине, наверно, тоже погибла. И «Поход», и «Поморяне», и «Змей», и «Посетившие», и «Хозяин дома», и «Путь великанов» погибли. И где «Ушкуйник», «В греках», «Пскович», «Святополк Окаянный»? Много чего к слову придется. А потом удивятся, отчего мало больших картин? Из русских художников мне как-то густо досталось. Но мы не оборачиваемся, все вперед глядим. Ведь и Ты тем и силен, что все вперед смотришь.
Вперед! Вперед! Вперед! — добрый зов. Привет сердечный Твоим и всем друзьям. Радоваться Тебе.
Н. Рерих
18
12 мая 1947
Дорогой друг Игорь Эммануилович,
Сейчас 12-5-47 прилетела Твоя весточка от 27-4-47. Прямо марафон скорости. Не могу не ответить сейчас же — ведь это связь с любимой Родиной [...]
Спасибо за «Гималайского мудреца», так индусы и прозвали. Американцем я не был. Да и был-то в Америке всего около трех лет. А в Азии, в Индии с 1923 — целое поколение!
Очень хорошо, что ты пишешь прямо, — видишь, как летит исправно.
В прошлом письме Ты помянул Василия-капельника и Авдотью — подмочи-подол и Герасима-грачевника — правильно. А вот на Николину трапезу сошлись: Петр-полукорм, Афанасий-ломонос, Тимофей-полузимник, Аксинья-полухлебница, Власий — сшиби-рог-с-зимы, Василий-капельник, Евдокия-плющиха и Герасим-грачевник, Алексей — с-гор-вода, Дарья — загрязни-проруби, Федул — губы-надул, Родион-ледолом, Руфа — земля-рухнет, Антип-водопол, Василий — выверни-оглобли и Егор-скотопас, Степан-ранопашец, Ярема-запрягальник, Борис и Глеб — барыш-хлеб, Ирина-рассадница, Иов-горшник, Мокий-мокрый и Лукерья-комарница, Сидор-сиверянин и Алена-льносейка, Леонтий-огуречник, Федосья-колосяница, Еремей-распрягальник, Петр-поворот, Акулина — гречушница-задери-хвосты, Иван-купал, Аграфеыа-купальница, Пуд и Трифон — бессонники, Пантелеймон-паликоп. Евдокия-малинуха, Наталья-овсяница, Анна-скирдница и Семен-летопроводец, Никита-репорез, Фекла-заревница, Пятница Параскева, Кузьма-Демьян-с-гвоздем, Матрена-зимняя, Федор-студит, Спиридон-поворот, три отрока, сорок мучеников, Иван-поститель, Илья Пророк, — не иначе, чтобы о высоком урожае решить собралися39.
1 мая были рады слышать Твое имя среди учредителей нового общества.
Не видал ли ты кого из последних делегаций в Индии, Недавно писал мне хороший индусский ученый всякие похвалы нашим делегатам. Очень хвалил женщин делегаток и даже восхитился красотою одной из них. Это хорошо, — пусть все от народов наших будет превосходно.
Не слыхал ли Ты об одном любопытном обстоятельстве. Верстах в десяти от нашего бывшего поместья «Извара» (теперь там станция ж[елезной] д[ороги]), было имение «Яблоницы» — в нем при Екатерине жил индусский раджа. Говоривший мне, сказал, что сам видел остатки могольского парка. Покойный Тагор очень заинтересовался этим и даже просил, нет ли каких-нибудь местных воспоминаний. «Яблоницы» были недалеко от станции Волосово Балтийской жел[езной] дор[оги]. Наверно, в эти места ездят летом из Ленинграда — всего 80 верст. А теперь при сношениях Индии с СССР каждый такой факт любопытен. Иногда ищем далеко, а оно совсем близко.
Если приглядеться, немало русских побывало в Индии и индусов на Руси. В XV веке был в Индии Никитин Тверитянин, при Акбаре Долгорукий. Если Роксана, поповна из Подолья, была всесильной женой Сулеймана Великолепного, то и в Индии найдутся русские и кавказские полонянки, правившие своими ханами и магараджами. Даже и теперь знаем русских и за индусами и за мусульманами. Любопытная этнография.
Ну да все найдется! А Юрий так и не получил Козина от Павловского — странно!
Хотелось бы знать, куда девалась моя сюита «Красный всадник» из восьми картин, оставленная в Москве в 1926 году. Не пропала же? В монографии 1939 года эти картины были воспроизведены. Жаль, что мой брат в Москве умер. Он, наверно, знал бы и о картинах и о моем архиве.
Пусть Тебе и в Узком будет широко. Привет Тебе и Твоим от всех нас.
Сердечно
Н. Рерих
19
13 июня 1947
Дорогой друг мой Игорь Эммануилович,
«Чудеса!» Твое письмо от 31-5-47 уже здесь 13-6-47. Такое ускорение неслыханно. Спасибо за многие добрые вести. Спасибо за книги Козина — в Твоих руках дело верное. Спасибо за весть о картинах, хорошо, если они в Музее Горького. В рижской монографии почему-то выпустили общее название серии, и они там начиная от «Шамбала» до «Майтрейя». Вольтер их видел в 1926, о нем я хорошо вспоминаю, привет ему. Картины были оставлены в Москве для передачи в Третьяковку.
Ты прав, с бедным реализмом сейчас заморока. Раздирают его с одной стороны — «сурреалисты», с другой — «сверхреалисты». Этак, пожалуй, и Тебя и Левитана не признают реалистами. А уж мой «Мстислав Удалой», «Богатыри», «Партизаны» — куда уж тут! Да и Гималаи — реальны ли они вообще? Если посоветоваться с Пикассо, он разъяснит совсем неожиданно. Святослав очень рад Твоим словам о его портретах. Собирается послать Тебе несколько фото.
Пожалуй, теперь скоро Ты полетишь в облет Твоих экспедиций? Судя по радио, на Руси прохладно, но здесь май и июнь стоят необычайно жаркими и сухими. А русофобия американская продолжается. По-видимому, там не только русофобия, но и бешенство прессы. Только что читали слова одного индуса о журналистах в Америке — называет их дьяволами. Сколько клеветы, сколько вреда сеется такими бешеными чертягами. О последствиях они и знать не хотят. Легко развести сорняки в огороде, а потом поди — извлеки.
Где теперь живете? В Абрамцеве или еще в Москве? От нас всех душевный привет.
Сердечно
Н. Рерих
П. С. Как адрес Вс[еволода] Ив[анова] в Хабаровске?
20
26 июня 1947
Чуял ли Ты, как мы радовались Твоей весточке от 12-6-47 с пригласительным билетом Академии? Ценны такие вести, не менее ценны и новости о раскопках у Симферополя. Только подумать, сколько чудесных открытий предстоит нашим ученым. А в прежнее время над нами потешались из-за статьи: «Русь подземная» и «Неотпитая чаша». Поистине, неотпитая, и вот теперь приступила к ней молодежь.
Исполать! Исполать и Тебе, и Щусеву, и Орбели, и всем богатырям старшего поколения, которые направляют ладьи вдохновенных искателей по правильному руслу. Исполать и тем, кто не скупится дать достаточную казну на изыскания во благо всенародное.
И больно и смешно вспомнить нищенские, бывало, отпускавшиеся на нужнейшие исследования. Мы-то помним гроши, на которые даже копальщиков нельзя нанять. А волокита-то какая! Не один раз в конце концов я говаривал: «Лучше уж я сам как-нибудь обойдусь». А теперь несметное число всяких экспедиций, и каждая приносит ценную лепту в народную скрыню. А. множество изданий, посвященных всем отраслям науки. По-видимому, меньше и всяких ссор и пререканий среди деятелей, а как мешали, бывало, такие склоки, спицы в колесницу.
Говорю по отрывкам, долетающим в Гималаи, а какое множество ценнейших сведений не достигает нас. То почта сплохует, то радио поперхнется, то корреспонденты замолкнут. На таких дальних расстояниях всяко бывает. Но и то, что доходит, дает величественную картину преуспеяния. Ну и радуемся!
И понятны всякие русофобии,— зависть заела, корысть иссушила. Почему де столько дано всесоюзным народам? Почему отпущены им богатейшие недра? Почему в единой, необъятной целине обозначились несметные сокровища? Почему смелы наши народы? Почему единодушна семья всесоюзная? Откуда смекалка, откуда труд неустанный? Откуда непобедимая любовь к Родине? Все такие вопросы воспаляют желчь.
Не сознаются завистники, как злоба кипит, видя славные достижения. Такова уж некая человечья природа, взращенная на торгашестве, на обмане, на бессердечии. Даже не обидно слушать клевету, когда знаешь ее темные источники.
Здешние газеты отметили собрание Академии, посвященное Индии, а также избрание Рамана членом-корреспондентом. Радостно, что каждое внимание Москвы здесь дружески отмечается. Надеемся, что и наши делегаты сохранили об Индии добрую память. Ведь соседи! И много чем Индия созвучит Руси. Чутки индусы, и отзвучат на каждое братское отношение. Много раз нам довелось отмечать эту черту душевности. А между Русью и Индией никогда никаких обид не было. Среди международных отношений такое качество будет исключительным. Тем легче его продолжить и впредь.
Ты прав, Америка сейчас заняла неслыханно одиозное положение. Русофобия, нетерпимость выросли до безобразных пределов. Тем ценнее отмечать немногих друзей Сов[етской] Руси, работающих самоотверженно, под градом насмешек.
<…>
Как живет Юон? Что-то редко его деятельность отмечается. У меня к нему было доброе чувство. Сильный мастер и с широким кругозором — тоже старшее поколение.
Добрая весть. Сейчас «Вся-Индия радио» сообщило, что послом в Москву назначена Виджая Лакшми Пандит, сестра Неру. Прекрасный, культурный человек из лучших деятелей Индии. Такое назначение доказывает особую дружбу и уважение. Наверно, Москва ответит в той же мере.
Наш сердечный привет и старшим и младшим — все во славу Родины. Всем Твоим от нас всех душевный привет.
Радоваться Тебе
Н. Рерих
21
9 октября 1947
Дорогой друг мой Игорь Эммануилович!
Золотыми словами кончаешь Ты свое последнее письмо. Твое последнее письмо, дошедшее к нам в сентябре. [...] И заканчиваешь Ты свое письмо многозначительным «ДО СВИДАНИЯ». Этим же словом начну и кончу и я мое письмо.
Ты, вероятно, удивлен, что я отвечаю с таким долгим перерывом, но тому две особые причины: во-первых, наша почта в виду беспорядков была прервана два месяца, да и теперь состояние ее весьма проблематично. Так, например, мы не получаем ответа на двадцать пять телеграмм с оплаченным ответом. Но друзья, наверное, хотели бы на них ответить, — значит, все еще далеко не ладно. Вторая причина, моя болезнь, заболел я уже сначала июля и два месяца пролежал в постели с болями, с операциями и со всякими малоприятными вещами. Только теперь выкарабкиваюсь из этой невзгоды и очень надеюсь, что опять все придет в нормальное состояние. К тому же, как Ты знаешь, мы живем в деревенских условиях, и потому всякие медицинские обстоятельства особенно трудны, а тут еще и дорога долгое время вообще не действовала. Хочется скорей за работу!
В Твоем строительном письме так много светлого и привлекательного. Поистине, благо правительству, которое так печется о культурных деятелях, — в этом залог светлого преуспеяния. Итак, Ты созидаешь уже второй дом, а Твое описание семейного быта с двумя дедушками и двумя бабушками напоминает о ряде поколений, создавшихся и проходящих для новой творческой работы. Ты поминаешь скульпторшу Мухину, Герасимова и Иогансона и других, приобщившихся к вашему кооперативу, процветающему на радость его членов. С произведениями Мухиной я знаком и их очень люблю, так же, как и Герасимова. Иогансона, правда, я не знаю, но читал в сов[етских] газетах его вдумчивые статьи. Конечно, как Ты правильно замечаешь, все это далеко не молодежь, но богатыри среднего поколения; а ведь мы теперь уже старшего.
Радио сообщило об основании Всесоюзной Академии под председательством Герасимова и с Твоим и Юона ближайшим участием. Интересно, кто те сорок пять академиков, составляющих Совет Академии, и кто почетные академики? Да процветает Всесоюзная Академия!
Радио также сообщило о раскопках Верейского кремля. Ведь Верея — древнейшее место, и, кроме средневековых остатков, там могут быть любопытные древнейшие слои. Помню, как в одном тверском городище мы нежданно-негаданно нашли превосходную готскую эмалевую пряжку. Каким вихрем занесло ее туда. Да, да, сколько на Руси предстоит знаменательных находок! [...] Москва является оплотом Всемирного мира и отпором всему мечтающему о войне. Да будет так!
Привет Твоим семейным всех поколений от всех нас. Закончу тем же сердечным, многозначительным словом — «ДО СВИДАНИЯ».
Н.Р.
Текст приводится по изданию:
Рерих Н. К. Из литературного наследия. М.: Изобразительное искусство, 1974.